– Я бы женился на вас, даже если бы был королем Англии, а вы ничтожной служанкой.

В тот момент он любил меня. Но что это за любовь, которая может так просто решить, что нужно от меня избавиться? Словно я старый башмак.

Не было любви, все чистый обман, чтобы расколоть меня. Однако времени на горькие размышления не оставалось. Сноуду не придется долго возиться с каретой. Единственная надежда была, что Банни успеет прийти до его возвращения. А что, если он не придет?

Если он подумал, что я специально облила его водой с балкона? Он мог подумать, что я в нем не нуждаюсь. Нужно было действовать, я начала с веревок, которыми скручены были руки. Веревка была не очень толстая, но обернута вокруг запястьев несколько раз. За спиной был край острого камня. Это был отбитый кусок колонны, которая поддерживала крышу.

Я стала яростно распиливать об этот острый выступ веревку. Вместе с веревкой царапала кожу, но выхода не было. Наконец, один слой веревки распилился, я продолжала работу. Спустя несколько минут, удалось освободить одну руку, потом вторую, после чего я смогла развязать галстук, душивший меня. Сделав несколько глубоких вдохов, почувствовала себя лучше.

Труднее всего было освободить от веревок ноги: узлы были очень крепкими, а ничего режущего в пределах досягаемости не находилось. С трудом сбросила туфли, и, наконец, вытащила ступни. Освободившись, бросилась к двери, но она оказалась запертой снаружи.

Сноуд все предусмотрел! Фарфилд забрал мой пистолет, так, что, когда они вернутся, я даже не смогу оказать сопротивления. Единственная возможность спастись представлялась, если перелезть через карниз и по веревке спуститься вниз. Если повезет, я увижу Банни, он мне поможет.

Я подбежала к краю балкона и стала выглядываться в темноту. Туман мешал, но мне казалось, что Банни внизу не было.

Карниз галереи был украшен лепными фигурами, которые очень удобно поддерживали ноги во время спуска, а руками можно было крепко держаться за выступы. Сноуд тоже так спускался, с помощью веревки. Так по выступам можно было добраться до балкона, примыкавшего к спальне папа этажом ниже.

Если удача улыбнется, я окажусь на балконе и пройду через спальню в дом. Нужно было найти толстую веревку, но в темноте мне это никак не удавалось.

Та, которой меня привязали, была слишком тонка и не выдержала бы моего веса. Если бы я упала, то неминуемо разбилась бы о камни и скалистые выступы внизу. Но остаться тоже означало неминуемую гибель.

Вдруг меня осенило. Веревку, достаточно прочную можно было сделать из моей крепкой и широкой полотняной рубашки и платья. В любом случае одежду надо было снять – она могла помешать.

О стыде я не думала. Раздевшись до самого нижнего белья, даже сняв чулки, я положила одежду на край карниза и выглянула вниз, потом потрогала ногой верхнюю фигуру орнамента, чтобы проверить ее надежность.

Смотреть вниз не следовало, меня испугала высота, в случае неудачи от меня бы ничего не осталось. Я стала сомневаться, хватит ли решимости осуществить побег.

Пока я так стояла в нерешительности, раздался звук поворачиваемого в замке ключа.

Вернулся Сноуд, а я даже не начала мастерить веревку. В панике я оглядела голубятню, нужно было срочно спрятаться и спрятать одежду.

Едва отдавая себе отчет в своих действиях, я сбросила одежду вниз и побежала к противоположной стене, ища, где бы укрыться.

Лучшее, что мне пришло в голову в этой спешке, было скрыться за гнездами, прижавшись плотно к стене между карнизом и шестом в самом дальнем конце голубятни. Там меня, по крайней мере, не сразу заметят. Сноуд и Фарфилд пришли вместе.

– До утра он пробудет там, и не будет мешаться под ногами, – говорил Фарфилд, входя. Видимо, снова относилась к Банни, который был ему поручен. Я заключила, что на какое-то время Банни выведен из рабочего состояния, хотя было не совсем ясно, имеется в виду живой Банни или его труп.

Они остановились у шеста, совсем близко от меня. Если бы они прислушались, то услышали бы мое дыхание и биение сердца, так как стояла полная тишина, даже голуби не издавали ни звука. Вдруг Фарфилд закричал:

– Она сбежала!

– Это невозможно. Осмотрите все вокруг.

Кровь застыла у меня в жилах. И как это я совершила такую оплошность, оставила на столе пистолет?! Должно же быть что-то, что можно использовать как оружие. Сноуд подбежал к дереву и распахнул дверцы шкафа. Голуби связали этот звук с кормежкой и забеспокоились. Сноуд, не обнаружив меня в шкафу, снова подбежал к веревкам, которыми я была привязана к столбу.

Если бы он был менее сосредоточен, он бы заметил меня. Мое белое нижнее белье и незагорелая кожа отчетливо выделялись в темноте на фоне голубиных гнезд. Спасение пришло от Фарфилда.

– О, Господи! – воскликнул он в ужасе. – Мы убили ее. Она прыгнула вниз.

Он, вероятно, разглядел мою одежду под балконом. В тумане трудно было разобрать, есть там тело или нет. Сноуд стоял, как громом пораженный. Такое выражение ужаса, должно быть, было у жены Лота, когда муж на ее глазах превратился в соляной столб. Он стоял неподвижно с открытым ртом, не произнося ни звука.

– Посмотрите вниз, – возбужденно кричал Фарфилд. Она не двигается. От такого падения она не оправится. Сноуд кинулся к карнизу. Звук, похожий на страшное рыдание, вырвался из его труди.

– Я убил ее, – повторял он, словно в бреду. – О, Господи, я убил ее. Что теперь делать? Давайте спустимся и посмотрим, что с ней. Может, она еще жива. Но позвоночник сломан, никаких сомнений.

– Бегите за доктором, Джон.

– Цезарь может прилететь в любую минуту.

– К черту Цезаря, бегите за доктором, вам говорят. Раздался звук быстро удалявшихся шагов, но я не сразу покинула убежище. Какое-то время я еще стояла, сросшись со стеной. Из памяти не уходило выражение его лица, когда он поверил, что я мертва.

Никогда не забуду этого выражения. Такое отчаяние может овладеть человеком только, когда он теряет того, кого глубоко любит.

Наконец, я решила оторваться от стены и убежать, но не успела добраться до двери, как услышала трепет крыльев и увидела голубя, вьющегося у решетки в ожидании, когда ему откроют дверцу. Подойдя ближе, я узнала головку с колпачком. Это был Цезарь.

Я открыла доступ, и он влетел с победоносным воркованием; сразу уселся на любимой ветке на дереве, я подошла поздравить его с возвращением. К лапке была прикреплена маленькая капсула. Я попыталась снять его, он не протестовал. Тут я столкнулась с еще одной проблемой: капсула была привязана тонкой проволокой, я попробовала открутить ее, но от волнения и без света не смогла справиться. Времени на размышление не было.

Скоро моя хитрость будет разгадана, и они вернутся. Не найдя лучшего выхода, я схватила Цезаря под мышку и пустилась бежать. Голубю это не понравилось, вероятно, он привык получить награду по возвращении с боевого задания. Мне же приходилось зажимать ему клюв, чтобы он не делал шума, и держать его крылья, чтобы он не вырвался. В этом поединке он потерял несколько перьев, но времени подбирать их не было. Моя жизнь все еще подвергалась опасности. Страх часто переходит в безудержный гнев, когда человек обнаруживает, что боялся напрасно.

Мама, например, давала мне оплеуху однажды, когда я вдруг появилась после долго отсутствия. Она была уверена, что меня украли цыгане и теперь вымещала на мне свой страх и гнев, хотя я понимала, что она не перестала меня любить. Теперь я боялась гнева Сноуда, когда он обнаружит мою одежду и поймет, что я его перехитрила. Цезаря я принесла и запихнула в верхний ящик комода, решив снять донесение позднее. Ящик закрыла, оставив небольшую щель, чтобы он не задохнулся.

Следующей задачей было спрятаться подальше, желательно вне дома, чтобы Сноуд не смог меня найти. Сначала нужно было отыскать и вызволить Банни, если он был еще жив, затем бежать в полицию сообщить о случившемся. Впопыхах я схватила то, что попалось под руку из одежды. Это сказалась голубая дорожная мантилья. Накинув ее, я побежала вниз и выбежала через парадную дверь, выходившую на дорогу – она