вкусной воды!

– Ваше величество… а вы хорошо знаете наш мир?

– Не так чтобы в совершенстве… но я жил там годами. Бывал в разных странах. Работал, между прочим, инженером на большом заводе, водителем, переводчиком…

– И всегда возвращались в тот самый момент, из которого ушли?

– Да. Ты беспокоишься о своем мире?

– Нет. Да. Только не теперь… А в нашем мире волшебство действует?

Оберон улыбнулся:

– В каком-то смысле. Ты ведь остановила ту женщину на остановке, выгнала ненависть из ее души – хотя бы на секунду. Помнишь?

– А вы… как вы увидели меня? Как вы там оказались, в той толпе?

– Не случайно. Я давно тебя приметил. Ведь я искал человека с магическим даром.

– А по мне что – заметно?!

Он хотел ответить, но черный посох в его руке дрогнул.

– Впереди опасно, – буднично сказал Оберон. – Подавай сигнал магической тревоги – прерывистый луч в небо.

Их почти не было видно. Дуновение, дрожание воздуха, перетекание песка. Живые существа? Сгустки неведомой силы? Я не имела понятия. Я даже не могла себе представить, чем они опасны.

– Вижу четыре, – сказал Ланс своим обычным скучным голосом. – Государь?

– Четыре, – подтвердил Оберон. – Пятый зарождается.

Я видела только три, сколько ни хлопала глазами. С каждой секундой наши непонятные враги становились все прозрачнее и больше, расплывались, как бледные пятна краски в воде. Сквозь них просвечивала пустыня.

– Уровень зла незначительно превышает фоновый, – пробормотал Ланс. – Имеем ненулевой шанс пройти.

Оберон подался вперед, как вратарь перед штрафным ударом:

– Значит, пройдем…

Силуэты пустынных призраков двигались медленным церемонным танцем, под ними странно подергивался песок. Оберон вскочил верхом:

– Стража! Замыкайте колонну. Отстающих подгоняйте копьями! Оживи! – Король протянул руку над головой обессилевшей матери Гарольда, потом поскакал вдоль колонны, подтягивая слабых и отчаявшихся: – Оживи… Оживи… Оживи…

Колонна сбилась плотнее. Стражники встали в хвосте.

– Королевство! – Оберон вскинул посох, Фиалк на секунду взмыл над песчаным барханом. – Двигаемся бегом, плотным строем, след в след за мной. Ни шагу в сторону – ни в коем случае! Лена, Гарольд, в строй. Помогайте тем, кто собьется с шага. Кто упадет – погиб. Бегом!

Гарольд встал рядом с матерью. Я побежала к принцессам и тут же поняла, что ошиблась: они молодые и здоровые, вон какие кобылы, а среди поваров и музыкантов есть люди постарше, есть слабые женщины… Я метнулась назад.

– Лена! – рявкнул Оберон. – Что ты скачешь, как блоха?!

Я не ответила. Затесалась среди стражи, в самом хвосте колонны – отсюда мне будет видно, кто ослабел…

– Ну, маги дороги, не оставьте, – нервно засмеялся белобрысый, когда-то – страшно давно! – одолживший мне удочку.

Проревела труба. И мы побежали.

Летел песок, забивая глаза. Споткнулась повариха…

– Оживи!

Я закашлялась и сама чуть не упала. Рассчитывать надо помощь, рассчитывать! Или я сама свалюсь раньше всех, а это в мои планы не входит.

– Пошли! – орал начальник стражи, подталкивая копьем толстого одышливого конюха. – Пошли, бего-ом!

Колонна вильнула – это Оберон там, впереди, изменил направление. Музыканта, тащившего на себе лютню, занесло; усатый стражник, когда-то не пустивший меня в шатер к Оберону, схватил его за руку и дернул в строй.

Все смешалось – небо, песок, бегущие люди. Кажется, строй безнадежно распался; лицо одышливого конюха синело. Я на бегу протянула руку:

– Ожи…ви…

Конюх приободрился, а я поняла, что задыхаюсь.

Вокруг дрожал воздух. Нас накрывало пустынным студнем, мы увязали в нем и пропадали навеки. Передо мною кто-то упал, но его тут же схватили за шиворот и почти на руках потащили дальше – какие они все-таки здоровые, эти стражники…

Колонна вильнула снова. Я вдруг увидела, что бегу одна среди чиста поля, вернее, среди пустыни, и прямо передо мной струится жирными потоками, манит в объятия неведомое существо…

– Лена!

Это Гарольд. Он схватил меня за руку. Я снова была в строю, передо мной прыгали чужие спины, мелькали пятки. Я вспомнила кросс на уроке физкультуры. Тогда можно было капризно крикнуть: «Я больше не могу!» – и перейти на шаг…

В классе я самая маленькая.

В Королевстве тоже. Все здесь выше и крепче меня, у них ноги длиннее…

Я пробежала еще десять шагов и упала, больно ударившись о посох.

Гарольд вытащил меня на спине, как мешок. Помню, меня забросили в седло Фиалка; помню его понимающий карий глаз.

Стражники, подгоняя отстающих, все-таки нарушили строй – растянулись по пескам. Текучие призраки расплывались, как тающее мороженое; вот один из них лизнул, будто дрожащим языком, последнего из бегущих, усатого стражника… Стражник упал.

Оберон вскочил в седло за моей спиной, развернул крылатого коня. Стражник лежал на спине. Глаза его поблекли и запали. Кожа обвисла коричневыми морщинами. С лысого черепа осыпались, как осенние листья, одинокие седые волосинки. Этому парню, еще недавно молодцу хоть куда, на вид было лет девяносто…

Не обращая внимания на дрожащий вокруг воздух, Оберон соскочил на песок, с натугой поднял лежащего, перекинул через седло:

– Лена! Скачи… Быстрее!

Я хлопнула Фиалка пятками. Крылатый конь понесся, взлетая и опускаясь, поднимая фонтанчики песка. Это было бы прекрасно, если бы не моя ноша; я вцепилась в страшного черного человека, который, казалось, разлагался на глазах. Он захрипел. Он был жив. Я оглянулась.

В небе, рядом с маленьким белым солнцем, летела, раскинув руки, человеческая фигура.

– Это время, Лена. Просто убийца-время.

Шатра больше не было. Зато был родник. Слуги почистили его, принцессы обложили по кругу белыми камушками. Мы с Обероном сидели на жухлой траве, пили по очереди ледяную душистую воду и вполголоса разговаривали.

– Он… умрет?

– Не сегодня. И не завтра. Такие раны плохо лечатся. Но он перестанет стареть; с сегодняшнего дня он будет потихоньку становиться моложе. Через десять лет станет крепким стариком, через двадцать – пожилым человеком, а лет через пятьдесят станет таким, как был… до того, как его накрыло.

– А потом? Будет ребенком?