Где ты, Раман?.. Никогда не ставь на сцене подобных спектаклей. Оперетта какая-то, смешно и неприлично – возня с наручниками рядом с мертвым телом…
Но Павла не стеснялась и не боялась мертвеца. Наверное, из-за этого пустого взгляда. Как будто умерший не был человеком, как будто он, как ни кощунственна эта мысль, был просто дохлой рыбиной. Этот его взгляд, взгляд из Пещеры, странным образом выводил его из числа одушевленных созданий. Сарна не вздрогнет, встретив издохшего схруля…
Скоро Павла поняла, что до сумки с ключами ей не дотянуться. При жизни водитель был предусмотрителен и не хотел, чтобы Павла сбежала; сумка забилась в самый дальний от Павлы угол салона.
Она опять не испугалась.
Посидела несколько минут, бездумно разглядывая салон – так, как будто только сейчас предоставился случай впервые его рассмотреть.
Большая и мощная машина, пыльная и просторная изнутри. Никаких наклеек, никаких брелоков, вообще никакого отпечатка личности хозяина, и даже клеенчатая коробка аптечки, свалившаяся от тряски на заднее сидение, совершенно безлика и стандартна…
Павла проглотила слюну. Потом нащупала рычажок, откидывающий спинку, и превратила свое кресло в кровать – так же, как это сделал перед тем водитель.
Потом стянула туфли.
Потом улеглась на спину, подобрала колени к животу и изобразила некий гимнастический этюд, что-то вроде «стойки на лопатках с переворотом». И захватила аптечку ногами.
Через секунду, когда коробка выскользнула, Павла ухитрилась подхватить ее свободной рукой; крышка откинулась, окатив Павлу волной больничной вони. Как просто, оказывается, привыкнуть к этому мерзкому запаху… и как быстро от него отвыкаешь.
Павла отыскала среди груды обязательных лекарств мазь от ожогов. Густую и жирную; преодолевая отвращение, вымазала кисть прикованной руки.
Потом стиснула зубы, ожидая боли; боли практически не было. Рука почти без усилий выскользнула из стального браслета, и Павла машинально потерла ладонь о жесткую обшивку кресла. Хорошая попалась мазь. Не отмыться.
Пробираясь в чащу, машина оставила по себе недобрую память – примятая трава успела подняться, но были еще и обломанные кусты и ободранные ветки. Павле не приходилось задумываться в поисках дороги – она возвращалась по собственным следам; сесть за руль ей не пришло в голову. Она почему-то была уверена, что со смертью водителя и автомобиль издох тоже, да и, кстати, Павла не умела водить машину. Почти совсем.
Здравый смысл подсказывал, что мертвого водителя хорошо бы обыскать; впрочем, Павла уже давно пребывала в ситуации, всякого смысла совершенно лишенной. Раман, Раман… Никогда не ставь в своем театре таких глупых пьес. Не ставь детективов – обращайся к классике…
Максимум, на что она решилась – залезть водителю в широкий карман куртки. Акция потребовала всего ее мужества – а добычей оказалась горстка мелочи и проездной на все виды транспорта. Зачем владельцу такой машины – проездной? Или это значит, что водитель – не владелец? Что машину предоставили ему на время, для выполнения некого важного поручения?..
А что особенно неприятно – на спинке водительского кресла обнаружилось подсохшее бурое пятно. Кровь не принадлежала мертвому – тот был невредим; сколько их было, отбивших Павлу у коренастого, у блондина, у тех, что везли ее в машине… с эмблемой на дверях…
Ради чего, думала Павла, пытаясь оттереть жирную от мази ладонь о красную кору сосны. Чего ради, неужели ради меня, Тритан ничего не преувеличил, он, скорее, преуменьшил, чтобы зря меня не пугать… Как ты был прав, Тритан…
Еще там, у машины, ее застал будничный телефонный звонок.
Некоторое время Павла тупо смотрела на мигающий зеленый огонек, потом взяла да и сняла трубку.
– Путник, Путник! Ты что, очумел?! Ты меня слышишь, Путник, ты!.. – невидимый собеседник выругался. – Почему не двигаешься?!
Голос был незнакомый. Но слышно было отменно – как из соседней комнаты. Как будто Павла сидит в офисе и договаривается о съемке с очередным героем очередной передачи…
– Путник, Путник, алло!..
– Какие вы все сволочи, – сказала Павла прочувственно.
Наверное, ей следовало придумать что-нибудь поумнее – однако голова соображала плохо, да и потом звук, послышавшийся в ответ из трубки, здорово ее позабавил.
– Катитесь, – она подумала, какое бы словечко ввернуть, но ни до чего по-настоящему весомого так и не додумалась. – Катитесь… на фиг.
Телефон замолчал.
И, как ни пыталась Павла реанимировать его – больше не ожил. Сделался бесполезен.
…А потом показалась дорога – но Павлина радость была преждевременной, потому что дорога оказалась узкой, явно периферийной и совершенно пустой; вспомнились, как обрывки бреда, прыгающий свет фар и стволы по обе стороны, будто забор…
Она потеряла полчаса, пытаясь вспомнить, откуда приехала машина и куда она направлялась. Не вспомнила, плюнула и пошла наугад.
Солнце подернулось пленкой. Павла брела, часто облизывая пересохшие губы, и на ближайших к дороге стволах ей мерещились синие коробки таксофонов.
Потом обнаружился туристский приют – деревянный навес, составленные в круг пеньки и, что самое
