Гостиницу вновь заперли. Трупы никто не прибрал и даже не прикрыл: мертвецы остались валяться на улице, дожидаясь утра. Постояльцы сидели в своих комнатах, не рискуя высунуть носа. Визиты в Фер, даже короткие, пагубно сказывались на любопытстве: слепые и глухие обыватели здесь жили значительно дольше.

Новь ушел. Приближалось утро. Лукс был ранен. Развияр вытащил из багажа сумку с засушенным трилистником. Листья, похожие на птичьи лапы, еще больше скрючились в кипящей воде. Отвар пожелтел от цветов, мелких, ярких, с резким запахом.

Яску трясло.

– Прости, – она сдерживала слезы.

– Ничего. Иначе они бы нас убили.

– Он не поверил тебе до конца. Новь. Приставит слежку. Вокруг дома полно его людей… Утром наверняка прикажет осмотреть трупы.

– Утром мы будем далеко отсюда, – сказал он, как мог, твердо. – Собирайся.

Он сам промыл рану Лукса отваром, наложил чистую тряпочку, перевязал. Зверуин молчал, иногда посапывая от боли.

– Нам надо отработать парный бой, – сказал Развияр.

– Не с твоим мечом, – вяло отозвался зверуин. – Эдак ты мне руки отрубишь. В парном бою у всадника два клинка в два локтя длиной.

– Мы вдвоем завалили восьмерых. Давай сделаем тебе татуировку в память об этой победе?

– В каком месте? – мрачно уточнил Лукс.

– На заду. Так виднее.

– На заду – это неуважение к победе.

– Тогда просто можно выстричь восьмерку. На боку.

– Или повязать хвост бантиком, – Лукс нервно зевнул.

– Болит? – после паузы спросил Развияр.

– Это хорошо, – невпопад отозвался Лукс. – Послушай, Яска ведь тебе соврала.

– Когда? – спросил Развияр, уже все прекрасно понимая.

– Сегодня. Она соврала. У нас с ней… сегодня я любил ее тоже. Она моя жена, всадник. Я тоже имею право.

– Конечно, – сказал Развияр, чувствуя, будто инеем берется лицо.

Ночь тянулась невыносимо долго. Люди Нови шастали по окрестным улицам, и некоторые из них наверняка служили Хвату. Развияр ждал нового нападения, но звезды начали бледнеть, а хрупкий покой гостиницы все еще не был нарушен.

Они вышли, едва начало сереть небо, и благополучно добрались до дневной резиденции Нови. Их поджидали Дол-Шерт и легкая повозка, запряженная молодым рогачом. Бывший моряк тоже не спал больше суток – Развияр подметил сероватый оттенок кожи и мутную жидкость, собирающуюся в уголках усталых глаз.

– Торопишься? – спросил Дол-Шерт.

– Упущенная минутка – упущенная монетка, – Развияр через силу усмехнулся.

Дол-Шерт подал знак. Десяток вооруженных людей вышли из казармы и окружили повозку.

– В чем дело? – ровно спросил Развияр.

Он готов был умереть прямо сейчас. Мир снова поплыл перед глазами, и остро вспомнился аромат – запах Яскиной кожи.

– Эти люди пойдут с нами, – сказал Дол-Шерт. – Нам не надо неожиданностей.

Повозка тронулась. Развияр шагал рядом, будто оглушенный, по пустынным улицам Фер, и каждый миг ждал стрелы из подворотни. Сотник Бран ехал на повозке – он был слишком слаб, чтобы идти пешком. Лукс молчал; рука зверуина висела на перевязи, порез на лбу запекся бурой линией. Он тоже лежал на повозке, свесив лапы, меланхолически поглядывая то на дорогу позади, то на светлеющее небо, то на горбатого, маленького рогача, еще несколько недель назад сосавшего материнское вымя, а теперь катившего без особых усилий повозку с поклажей, зверуином и человеком. Людей Нови, молча шагавших рядом, Лукс будто не замечал.

Яска шагала между Развияром и бортом повозки, ее ноздри дрожали.

– Не… выдавай… себя, – он старался не шевелить губами.

– За нами следят.

Развияр сдавил ее руку.

Замыкал шествие Дол-Шерт. Развияр вспомнил шепот раненого: «Новь… последние деньки». Возможно, в Фер близился новый кровавый переворот; Развияр вспомнил Яшму, молодого глупого плотогона. Что за судьба его ожидает? Уехал бы с Ремышем и со всей командой, шагал бы всю жизнь в колесе и кряхтел на веслах, но прожил бы долго и умер в своей постели!

Приближалась застава.

Они вышли к воротам как раз в тот момент, когда городская стража заступила на дневную службу. Стражники градоначальника вошли в ворота с гордо поднятыми головами; для начала им предстояло собрать на улицах тела всех, кто не пережил эту ночь в славном городе Фер. Среди них, подумал Развияр, будут те восемь, что валяются перед гостиницей. Восемь головорезов; он сглотнул, пытаясь увлажнить пересохший рот. Хоть бы стражникам не пришло в голову освидетельствовать изуродованные тела. Хоть бы скинули мертвецов в яму с известью, без почестей – и без дознания…

– Эй, ты заснул? – спросил Дол-Шерт.

Повозка с эскортом миновала ворота и выкатилась из Фер. И Развияр, сжимая Яскину руку, вышел из города.

Возчику на триколке пришлось сделать несколько ходок, чтобы перевезти на ту сторону горы немаленький отряд Дол-Шерта. Лукс плохо перенес путешествие на прилипалах по тоннелю.

– У меня было такое чувство, что меня сожрали, – признался от Развияру. – Что я – пища, лечу по кишкам куда глаза глядят… И вывалюсь на том конце комочком дерьма. Да так оно, в общем-то, и случилось.

– Не преувеличивай, – сказал Развияр.

Переночевали в Кипучке, на постоялом дворе. Все так же поднимался пар над водой теплого озера, все так же лепились к берегу гостиницы и лечебницы, но следы упадка были повсюду.

В полдень следующего дня вышли к перевалу. Двигались медленно: рогач с повозкой остались по ту сторону гор, Лукс был ранен, а сотник Бран – измучен. Развияр шел впереди, чувствуя взгляд Дол-Шерта между лопаток; приближался замок, которого Развияр не видел целую вечность.

Приходит ли призрак властелина в то место, где он встретил смерть?

Где теперь тело Утра-Без-Промаха? Что случилось с шахтой в основании замка? Кто сидит, запершись от всего мира, в развалинах, с кем придется встретиться через несколько часов?

На перевале он остановился всего на одну минуту – снял со столба старый и жалкий хвост зверуина, приколоченный туда невесть сколько лет назад. Снял и привалил камнями у дороги. Никто не сказал не слова, никто не остановился, кроме Лукса и Яски.

– Идем, – сказал им Развияр.

Он шагал теперь вниз, дорогой, исхоженной много раз. Он узнавал окрестности – и не узнавал их. Река, бегущая по дну ущелья, давно вернулась в прежнее русло, и все так же развевались ленты водопадов, но горы, когда-то потревоженные страшным ливнем, неуловимо изменили облик. Поросшие мхом скалы все так же походили на человеческие лица, но это были другие лица – не те, которые помнил Развияр.

Он шел все медленнее. Отстал от Дол-Шерта и его головорезов; двое из них, подчиняясь неслышному приказу, отстали вместе с Развияром и пошли за спиной. Еще двое шагали, дыша в затылок Яске. Лукс брел, мрачный, неся перед собой раненную руку. Во взглядах, которые он время от времени бросал на Развияра, были обида и упрек: зачем ты втравил нас в это безнадежное дело?!

Развияр поравнялся с сотником Браном. Тот шел, подняв лицо, жадно вглядываясь в дорогу впереди. Мутные слезы застревали в его бороде. У Развияра у самого слезились глаза – по ущелью носился резкий ветер.