классификации. В активе оказалось немного: дом, когда-то оснащенный электроникой, будто стыдился своих грабель, тяпок и пары лопат. Топор и пилу дом прятал в подвале, а ржавый слесарный инструментарий – почему-то в ящике для грязного белья; на лбу у рыцаря Река лежали, не разглаживаясь практически никогда, две сосредоточенные складки.

«Наверняка найдутся съедобные корни, грибы… яблоки…»

Ирена бродила по ближним окрестностям, ей удалось отыскать три яблони и выродившуюся сливу. Грибов было много, но выглядели они так зловеще, что решено было оставить их на случай крайнего голода – когда терять будет уже нечего…

Впрочем, Рек уверял, что столь тяжкие времена не наступят никогда.

Ирена зря боялась, что, осознав положение дел, рыцарь впадет в истерику. Мироощущение Река оказалось куда более гибким, чем ее собственное; с детства приученный к испытанием, Рек воспринял все случившееся с ним как очередной долгий экзамен. Глядя, как он безропотно осваивает позорный для рыцаря труд, Ирена время от времени ощущала бегущие по спине мурашки.

«Сохрани», – сказал Семироль. Интересно, а каков оказался бы в подобной ситуации господин вампир- адвокат? Неужели взял бы топор – и пошел валить сухие деревья?

Неужели так подчеркнуто – и вместе с тем так естественно – держался бы «добрым братом»?

Возможно, он придумал бы что-нибудь получше. Или похуже; мир-капля, мирок для двоих не предоставил бы Семиролю работы по специальности, зато потребность в живой крови никуда не делась бы, и вот тогда встал бы действительно пикантный вопрос…

Жив ли он, думала Ирена, осторожно поглаживая живот. Вот уже несколько раз я списывала его со счетов – а он появлялся из ниоткуда, к добру ли, к худу…

Пророчества Река относительно зимы начинали сбываться. Снова похолодало, рыцарь убил массу времени на то, чтобы починить камин. Кустарник, загораживающий вход, сослужил теперь хорошую службу – дверь-то закрыть так и не удалось, Ирене пришлось занавесить ее пледом…

Рек валил сухие деревья. В одиночку распиливал их, сучья складывал отдельно, дрова – отдельно. А хватит ли нам топлива, думала Ирена, то есть на эту зиму, конечно, хватит… Если, конечно, зима здесь стандартная… А вот как дальше, на годы и годы вперед, успеет ли лес восстановиться, если мы все время будем пилить деревья?!

На годы и годы вперед…

Заготовить сухих яблок. Накопать корней, тех, что так удачно обнаружились на месте соседского огорода… И как-то научиться их готовить с тушенкой. Так, чтобы не надоедало. Так, чтобы смертельно усталый Рек мог прийти домой – и вкусно поесть…

Домой. Возвратиться домой.

В кладовке она отыскала иголку и крепкие, еще не прогнившие нитки. Раскроила пледы – используя школьный опыт двадцатилетней давности – и сшила себе и Реку по теплому комбинезону. Увидев ее в обновке, рыцарь изменился в лице – но сжал зубы и смирился, тем более что с точки зрения Ирены комбинезон сидел вполне ничего себе…

Сам Рек всячески берег свою одежду. И даже приспособился работать по пояс голым – если рядом не было Ирены; она не желала подглядывать – но раз или два останавливалась поодаль, наблюдая, как падает топор, как перекатываются под белой кожей сухие Рековы мышцы, и шрамы – на плече, на лопатке, на боку – кажутся экстравагантными украшениями…

Умел ли Рек молиться? «Видеть вас ежедневно – награда, на которую я на вправе рассчитывать»… И вот теперь он вознагражден с лихвой, но от такой награды почему-то хочется скрипеть зубами…

Бедный Рек.

Он способен безропотно состариться рядом с единственной в мире женщиной. Валить деревья и расчищать место для поля, сеять и жать – руками, привыкшими только к мечу. Воспитывать чужого сына…

Она смотрела на рыцаря – и испытывала нежность. Нежность матери по отношению к больному ребенку.

Они успели стащить в дом все съедобные и условно-съедобные ресурсы окрестностей – когда упал ураган и бочкообразная форма утопленного в землю дома сослужила неоценимую службу. Снег залепил и без того подслеповатые иллюминаторы, заполнил собой прихожую и тем самым решил проблему незакрывающейся двери. Ирена и рыцарь по очереди подбрасывали дрова в камин, слушали вой ветра и молчали.

– …В уважающих себя странах любой полицейский умеет принимать роды… Но ты ведь не полицейский, Рек?

Рыцарь счел за благо промолчать.

Ирена вздохнула:

– Я справлюсь, наверное, сама… Я когда-то читала какие-то книжки. У меня были рожавшие приятельницы… Уже все готово. Я прокипятила тряпочки, приготовила на всякий случай стерильную иголку, нитки, нож…

Она говорила с нарочитой небрежностью, как бы легко и как бы беззаботно; Рек поймал эту ее интонацию. Улыбнулся чуть иронично:

– Вы слишком много… придаете этому значения. Я видывал женщин, рожавших в поле во время страды… Они заворачивали младенца в пеленку и шли работать дальше. Принять роды – пара пустяков. Другое дело, что мы должны будем работать как проклятые, чтобы себя и ребенка прокормить… Без охоты и рыбалки, а значит – поле, огород… Если каждый год отбирать и сеять лучшие зерна, лучшие из лучших – выйдет новый сорт…

Ирена поразилась тому, как точно Рек ее понял. С одной стороны – неизбежность и обыденность родов… А с другой – эти циклопические планы на годы вперед, их будущее, предопределенное и длинное, два муравья, ползущие по шоссе, и там, в невообразимо далеком конце пути, их ждет… что?!