вольнонаемный не находил за собой особо тяжкой вины перед Провидением – он всячески избегал возни с Гнойником, но если, подобно крепышу-разбойнику, имел на совести человеческую жизнь, а то и не одну – что ж, купание Гнойника было той самой миссией, за которую Провидение простит что угодно…

Бедняга боялся. Закрывал глаза ладонью. Втягивал голову в плечи; его усохшие ноги казались мертвыми ветвями колдовского дерева. Коренастый, презрев чужую помощь, одну за другой стягивал со старика его серые тряпки, и лицо у него было такое, будто приходится голыми руками разделывать тухлую коровью тушу.

Из дома стайкой вышли дети. Сели в углу двора, кружком, но не касаясь локтями. Не обращая ни малейшего внимания на происходящее, затеяли игру в камушки…

– Музыкант… А ты веришь в Создателя?

Лютнист молчал.

– Если бы, вообрази на секундочку… Если бы ты был Создателем и решил смодели… создать… мир… Ты мог бы обойтись без Провидения?

Болезненно вскрикнул Гнойник. Коренастый мыл его, как кусок дерева. Видимо, Провидение спросит с добровольного санитара исключительно за результат…

Музыкант поднял голову. Поймав его взгляд, Ирена нахмурилась:

– Что?

– Примерно о том же писала сочинительница Хмель, – неохотно проговорил старик. – Сельский мальчик подслушал, как ящерица и хамелеон ведут спор, ящерицу звали Милосердие, а хамелеона – Раскаяние… А потом в спор их вмешался Создатель.

Коренастый закутал дрожащего Гнойника в кусок чистого полотна и понес в дом – в чувством выполненного долга. Гнойник по-стариковски щурился, глаза его слезились, то ли от холода, то ли…

– Создатель? – механически переспросила Ирена.

Музыкант хихикнул:

– Госпожа Хмель дала Создателю имя…

Вдоль забора шел, неумело помахивая метлой, чистенький юноша явно благородного происхождения. Чем-то провинился отпрыск славного рода, обстоятельства потребовали срочного реверанса перед Провидением, и вот юнец зарабатывает поощрение, убирая за убогими, хотя даже легкая метла мозолит ему пальцы…

Юнец двигался равномерно и слепо, как мусороуборочная машина. Ирену рассмешило это сравнение; приблизившись к старику с лютней, сидящему прямо на траве, и расположившейся рядом сумасшедшей беременной бабе, подметальщик приостановился. Сделал красноречивое движение метлой – убирайтесь, мол, не мешайте процессу искупления…

Музыкант, кряхтя, поднялся.

– Имя Создателя? – переспросила Ирена с привычным опозданием.

– Посторонись, – хрипловато сказал юнец.

Ирена не шевелилась. Напряженно сведя брови, она снизу вверх смотрела на лютниста:

– Имя Создателя?

Подметальщик шагнул вперед, его нежное безбородое лицо перекосилось брезгливой ненавистью:

– Подними задницу, потаскуха рехнутая!

И замахнулся метлой. Не собираясь, конечно же, бить – просто отгоняя помеху, как сгоняют с огорода обсевших его ворон…

Музыкант уже брел к дому, лютня в его руках едва не касалась земли.

На другой день Провидение преподнесло всем жестокий урок.

Колченогий Лобз поскользнулся в коридоре, упал и угодил виском на железный штырек, когда-то поддерживавший здесь ковер. Смерть наступила мгновенно; все, исключая разве что парализованных и сумасшедшую Флею, сбежались к месту происшествия, молча и вслух гадая, за что наказало бедного Лобза справедливое Провидение.

Сразу же выяснилось, что Лобз упал потому, что пол в коридоре был надраен и чрезмерно натерт воском. А навощил его – из наилучших побуждений – тот самый юный «искупант», что замахивался на Ирену метлой. Таким образом, юнец оказался повинен, хоть и косвенно, в человеческой смерти…

Из приюта послан был гонец – надо полагать, к юнцову папочке. Мальчишка, смертельно боящийся расплаты Провидения, дважды подряд вымыл несчастного Гнойника и в конце концов полез на крышу – починять черепицу. А так как черепицу он до тех пор видел только издали и лазал куда-то исключительно под присмотром учителя гимнастики, то стоит ли удивляться, что уже через полчаса он сорвался, оборвал своим весом плохо закрепленную страховку и рухнул на крыльцо, сломав руку и ногу?..

Ирена держалась в стороне от общей суеты. Ей запомнилось лицо мертвого Лобза, которого зашивали в мешковину – равнодушное, очень усталое лицо. И покрытая испариной физиономия юного аристократа – он ошалел от боли и от свалившихся на него несчастий, и даже не стонал, а только удивленно таращился на обступивших его людей, в то время как вольнонаемные санитары рассуждали о руке Провидения, которое, по-видимому, рассчиталось с юношей сразу за все его грехи…

К вечеру под воротами объявилась карета, запряженная четверкой вороных. Юношу увезли в родное имение – Ирена искренне надеялась, что он не останется инвалидом на всю жизнь; колченогого Лобза вынесли за ворота в мешке и похоронили где-то неподалеку. И хотя оба были овеществленными фантомами, подопытными существами без прошлого и без будущего – Ирена чувствовала себя скверно.

Старый Музыкант тем временем впал в депрессию. Сидел на обычном месте, под забором, нудел свои песни и не реагировал на внешние раздражители. А значит, Ирена еще не скоро узнает, как звали Создателя в ее же собственном рассказе про «Раскаявшегося», и что сказала ящерица по имени