— Сейчас, — сказала Ольга.

Трубку она прикрыла ладонью, поэтому слов Дима не мог разобрать, но раздражение, с которым Женька отвечал матери, не оставляло ни малейшего сомнения в содержании разговора.

— Отменяется, — сказала Ольга. — Извини.

И повесила трубку.

Под аккомпанемент коротких гудков Дима некоторое время стоял с трубкой в руке; когда он вернулся на кухню, Оксана уже совсем собралась уходить:

— Я прошу прощения, я пойду… Ой. Что-то случилось?

— Нет, — сказал Дима, отхлебывая из чашки остывший чай. — Все в порядке.

— Извините, — Оксана потупилась. — Мне показалось…

— Нет. Ничего.

Спасибо Оксане — она не стала провоцировать его на откровенность.

Вечером Женька с мамой все-таки оказались на «Лебедином озере». Все шло хорошо, пока в середине первого акта не назначили штрафной.

Что тут скажешь — прыгали они здорово, на «втором этаже» борьба шла на равных…

И вот в обыкновенной игровой ситуации, где не было никакого нарушения, судья показал желтую карточку и назначил пенальти!

Грянул оркестр…

И Женька проснулся. Уже в антракте.

Мама смотрела с осуждением.

На воскресенье была назначена игра с ДЮСШ № 11. Женька встал в шесть, как обычно. Вернувшись с пробежки, пошел снимать форму с балкона…

Сперва он тупо стоял, глядя на пустую веревку. Потом поспешил в комнату — возможно, он еще не проснулся, может быть, он сам уже снял форму или мама сняла…

Нигде ничего.

— Ма! Ты мою форму снимала с балкона?!

Мама просыпалась долго и трудно. Открыла один глаз, потом другой:

— Отстань… дай поспать… нет, не знаю, не трогала…

— Форму! Форму!!

Присмотревшись к его лицу, мама наконец-то проснулась. Села на кровати:

— Жека, что случилось?

— Форма! Форма… У нас же… нам же… мне же играть сегодня… на первенство…

Он все еще метался по квартире, ворошил белье в ванной, выворачивал шкафы, разглядывал дорожку и палисадник под балконом — а внутри уже сложилось холодное, как сосулька, понимание.

Форму просто сперли.

Это просто — залезть на яблоню перед балконом… Там было полторы прищепки, и те дохлые…

И он приблизительно знает, кто мог это сделать.

Сперли, сперли… Невозможно. Сегодня игра!

Столбом стоя на опустевшем балконе, Женька смотрел, как возвращается с уловом — со звякающим бутылками рюкзачком — дядя Боря. Увидел Женьку, заулыбался… посерьезнел:

— Ты чего?

Женька не ответил. У него хватило сил только на то, чтобы в отчаянии махнуть рукой.

Весь матч он просидел на скамеечке. Просидел, не поднимая глаз.

В последний момент ему хватило мужества не сказаться больным, не симулировать травму — приехать на игру. И сказать Олегу Васильевичу, что… в общем, что он не готов играть. Что формы нет.

Пацаны смотрели на него, как на… нету такого слова. На марсиан смотрят с большим пониманием.

— Шуба, ты оборзел?!

Один Витька, кажется, был доволен. Понятно почему — его выпустили играть вместо Женьки.

Команда продула два-один.

Олег Васильевич не смотрел на Женьку.

Как будто его не было.

В понедельник он сидел на уроке, тупой, как бревно, когда под локоть ему подсунули мятую записку.

Женька механически развернул…

На клочке бумаги были нарисованы футболка со значком «Динамо» и тщательно заштрихованные шариковой ручкой трусы.

Если бы на стуле под Женькой оказался слепень, если бы этот слепень сумел прокусить шерстяную ткань школьных брюк — эффект был бы куда меньшим.

Женька оглянулся. Буценко по прозвищу Буца, его сосед и одноклассник, улыбался от уха до уха. Со значением улыбался.

— Хлопцы пошукают, — сказал Буца. — Только хлопцы на тебя обижаются. Потому что ты куркуль, Шуба. Ходишь такой надутый, мяч не даешь… с пацанами не играешь…

Дело было в школьном туалете; Буца курил, глубоко затягиваясь. Поглядывал испытующе — чего он ждал? Что Женька начнет плакать и клянчить?

Или надо сделать вид, что поверил в каких-то злых «пацанов», которые форму сперли, и добрых Буцыных приятелей, которые «пошукают»?

— Ты ко мне заваливай сегодня, — Буца выпустил к потолку толстую струю дыма. — Хлопцы придут… Поговорим.

Женьке стало неприятно. Как будто суют в рот уже обслюнявленную кем-то конфету.

Он наглядно знал Буцыных родителей. Они с утра до ночи торчали на базаре около метро «Петровка» — торговали утюгами, микроволновками и еще чем-то, во всяком случае, Буца в деньгах никогда не нуждался; он здоровался с Буцыным отцом, высоким измученным дядькой, и недолюбливал его мать, тетку крикливую и скорую на мат.

Ему меньше всего хотелось идти к Буце в гости — да еще на разговор с какими-то «хлопцами».

Но он надеялся вернуть форму.

— Когда? — спросил он подчеркнуто небрежно.

Буца прищурился:

— Часикам к трем…

— К шести. У меня тренировка.

Некоторое время Буца молчал, оценивая Женькину наглость; потом вдруг заулыбался:

— Ну да, ну да… У вас же там нельзя прогуливать… К шести. О'кей. Забили.

И вот он сидел перед Ольгой — человек с неподвижным, одутловатым лицом, Женькин Бог, облаченный в просторный спортивный костюм. Сколько кордонов ей пришлось одолеть, пробираясь на прием к футбольному божеству, проще, наверное, пробиться к Президенту…

Теперь она пробралась на знаменитую базу в Конче-Заспе, в элитный садок-питомник украинского футбола. Как и полагается государству в государстве, база отделена была границей, и граница эта пребывала на замке — хватало одного взгляда на охранявших ее пограничников; сопровождавший Ольгу оператор все охал и ахал и порывался снимать, за что был строго предупрежден.

База и вправду поражала размахом, продуманностью, какой-то даже элегантностью; говорят, такого нету и у богатейших западных клубов. Да, Ольга в чем-то понимала сына — приманка весьма аппетитна, тысячи пацанов спят и видят, как бы оказаться полноправными птичками в этой золотой клетке…

— Валерий Васильевич, вот вы неоднократно говорили о сходстве футбола и театра. И там, и там