значительные скидки. Не желаете купить подарок?
Он отрицательно качнул головой.
Миновал мост. Осторожно пересек сперва одну улицу, затем другую; у входа в магазин неподалеку от площади Победы ему навстречу шагнула, поправляя низко надвинутый капюшон, улыбчивая девушка:
– Можно вас на минутку? Не хотели бы вы заняться изучением Библии?
– Прямо сейчас? – медленно спросил он, и девушка стушевалась под его взглядом. Минуту спустя он услышал, как она обращается к другому прохожему: «Можно вас на минутку? Не хотели бы вы заняться изучением Библии?»
– Свобода, – сказал милиционер в камуфляже, с резиновой дубинкой у пояса, – это всегда одиночество. Чем совершеннее свобода – тем полней одиночество.
– Что? – удивился он.
– Я это говорю к тому, что любая привязанность есть первый шаг к рабству, – охотно пояснил милиционер, оставляя свой пост возле обменного ларька и подходя ближе.
– Вряд ли, – нерешительно сказал он.
– Да-да, – ради убедительности милиционер коснулся наручников, болтающихся у него на поясе рядом с дубинкой. – Именно так. Даже если это привязанность к домашним тапочкам. Или к единственному сорту сигарет. Или к стране. Особенно к стране.
– Я не курю, – сказал он. – И у меня нет домашних тапочек.
– Значит, вы очень одиноки, – сказал милиционер. – Я вам завидую.
– Кажется, я опаздываю на работу, – сказал он.
– А я вас не задерживаю, – со значением сказал милиционер. – Ступайте себе.
И он пошел дальше; здравый смысл, казалось, потрясен был встречей с обладателем дубинки и теперь молчал, не беспокоя подсказками.
Он поднялся на порог из трех бетонных ступеней и, привычно пригнувшись, вошел в тесную чистенькую контору. Вдоль стены стояли остекленные витрины с выставленными напоказ мобильными телефонами; хорошо одетая длинноногая девушка внимательно изучала модели и цены. За стойкой сидел элегантный молодой клерк, самой яркой деталью его внешности был желто-оранжевый галстук на плотной мускулистой шее.
– Ты опять опоздал, – сказал клерк с неприязнью – Шеф вот уже пятнадцать минут…
– ТРОЛЛЬ! Помогите! ТРОЛЛЬ!
Он обернулся.
Девушка, еще секунду назад разглядывавшая телефоны, теперь кричала, вжимаясь спиной в витрину; лицо ее было белым, как рубашка элегантного клерка, а рот раззевался так широко, что виден был маленький, дрожащий в горле «язычок»:
– А-а-а! Тролль! Тролль! ТРОЛЛЬ!
И в стекле витрины за ее спиной Гран-Грэм увидел собственное отражение.
Глава пятнадцатая
Катастрофа
Их встречи приняли характер обмена заложниками. Ледяной взгляд, сухой кивок, формальное рукопожатие; каждый получал из рук другого частичку своей украденной свободы и торопился прочь, стараясь поскорее забыть унизительную процедуру обмена.
Анжела съехала их гостиницы и сняла небольшую квартиру неподалеку от центра; она полагала, что Влад не знает ее нового адреса, однако на другой же день после ее переезда Богорад сообщил Владу улицу, номер дома, квартиру, этаж, фамилию хозяйки, сдавшей квартиру, и некоторые подробности (у парадного входа консьерж, имеется черный ход с железной дверью и кодовым замком, однако дверь квартиры хлипкая и замок не выдерживает критики).
– Человек, опасающийся преследования, мог бы выбрать убежище и получше, – озабоченно говорил Богорад.
– Убийца должен пройти мимо консьержа, – неуверенно возражал Влад.
– Не смешите меня! Консьерж – старенькая бабушка, а кодовый замок – три цифры – раскроет любой сосед, если ему правдоподобно соврать. У меня был кодовый замок, господин Палий, когда я еще жил в многоэтажном доме. И каждый вечер у подъезда собиралась толпа страждущих, которых некие растяпы пригласили в гости, однако забыли сообщить код входной двери. В конце концов какой-то добряк написал код мелом прямо над замком. Это было так трогательно… Короче говоря, господин Палий, ваша опасная протеже находится в очень относительной безопасности. Впрочем, если за ней пустился бы настоящий матерый ублюдок, сделавший убийство своим ремеслом – тогда и в стальном банковском сейфе ей не удалось бы спрятаться надежнее…
– Вы меня успокоили, – сказал Влад сквозь зубы.
– Я присмотрю за ней, – серьезно сказал Богорад. – За ней и за вами… У меня еще не было дела интереснее вашего. Ведьма и благотворитель. Отравительница и детский писатель. И трогательно встречаются каждые три дня, чтобы заглянуть друг другу в глаза либо плюнуть друг другу на ботинок… Спешат на встречу под часами… Занятная вы парочка, ей-же Богу.
Влад сидел на сырой скамейке посреди площади, под косоверхой старой елью. Анжела только что ушла. Тоска и беспокойство, всегда достигавшие максимума за минуту до ее появления, теперь улеглись и растаяли, будто и не бывало; Влад сидел, вытянув ноги в запыленных туфлях, и ждал, пока Анжела отойдет подальше. Пока ее алый пиджак – беззвучный цветовой крик, различимый за километр в сколь угодно плотной толпе – не скроется из виду.
