– Отомстила, да? – спросил он мрачно. – Ну-ну…

И пошел к себе.

Статью для «Мачо» он обещал отдать еще в прошлую пятницу, теперь был понедельник. Аспирин включил ноутбук, намереваясь поработать, но вместо этого вошел в сеть и проболтался там часа полтора.

Алена упражнялась. Аспирин краем уха прислушивался к бесконечным, изматывающим повторениям одного и того же. К концу второго часа пьеска звучала совершенно, в ней была не только подвижность и легкость – в ней была, Аспирин не побоялся бы этого слова, экспрессия. Алена проживала простенькую танцевальную мелодию с таким темпераментом, будто это был «Полет валькирий».

– Молодец.

Она покосилась на него без благодарности.

– Ты научишься раньше, чем через тысячу лет, – сказал он льстиво. – Через пару недель, наверное, уже сыграешь… Она сложная, эта песня?

– Нет, не очень. Она уводит людей за грани этого мира… Иногда поднимает мертвых… А так – ничего особенного. Простецкая мелодийка.

– Доброе утро, мои милые! Вот и вторник, вот и ди-джей Аспирин снова пришел, чтобы провести много комфортных часов вместе с вами в мягких объятиях…

Он чуть было не поперхнулся. Будто кость застряла в горле и мешала выталкивать слова.

– …«Лапа-радио», – закончил он через силу. – Нас слушают на работе, нас слушают дома… Нас слушает, между прочим, одна очень упрямая девочка, которая считает, что легкая музыка – это плохо… Все мы знаем, что люди пели за работой испокон веков: косили траву – пели… доили коров – пели… Что они пели? Да песни, разумеется, простые песни о своей любви, о своей нелегкой судьбе… или, наоборот, о своей очень счастливой судьбе… Так чем же мы хуже, а, дорогие мои? Раскройте ваши уши – с нами Валерия!

Он не мог отделаться от мысли, что Алена сидит сейчас на кухне перед радиоприемником, и на лице у нее брезгливое внимание. Он никогда не говорил ей, на какой станции работает и как ее найти. Сама отыскала, значит. Понадобилось ей зачем-то.

(– А в клубе ты делаешь то же самое? – спрашивала она мимоходом, всем видом демонстрируя малую заинтересованность в ответе.

– В клубе, – говорил Аспирин, – я занимаюсь творчеством.

– Лепить чужие треки «паровозиком» – это ты называешь творчеством?

Аспирин молча считал до десяти).

– …Что наша жизнь, дорогие мои? Нет, не игра. И не икра. Наша жизнь – вечная возня между предназначением, которое свыше, и необходимостью ежедневно есть хлебушек… желательно с маслицем… Мы любим жить! Почему мы должны этого стесняться? Мы хотим много радоваться, вкусно и красиво есть, следить за модой, мы хотим любить! Для всех, кто влюблен – полчаса любви на «Лапа-радио!»

Он вообразил, как Алена выключает приемник, и ему стало легче.

В среду было объявлено «шляпное пати». Аспирин совсем забыл о непременном условии вечера – явиться с покрытой головой, но его актуальная цыпа, Женечка, позаботилась о нем заранее и добыла где-то арабский клетчатый головной убор. Аспирин поторчал немного среди ковбойских, корейских, оперенных и ощипанных шляп, ему стало неловко и скучно. Подвернулась молодая журналисточка, заулыбалась, неумело целясь в Аспирина старомодным диктофоном; будь она чуть поплоше, он послал бы ее по матушке без зазрения совести. Но она была свеженькая, налитая, белки наивных глаз – без единой красной прожилочки; Женечка, притащившая Аспирину клетчатый мусульманский платок, заревновала.

Гудел танцпол под десятками ног. Мельтешили огни. Все-таки у «Фантома» проблемы со стилем, что-то в нем есть от деревенской дискотеки; Аспирин увильнул от Женечки и от этой, второй… как ее? Желание закончить вечер «в постели с Мадонной» сменилось жаждой тишины и покоя.

Снаружи шел дождь.

Уже выехав из переулка, Аспирин вспомнил, что Алена в филармонии. Что до филармонии от «Фантома» рукой подать. И что концерт должен был кончиться минут пять-десять назад.

…Он оказался прав.

Чинная публика расходилась, поблескивали черные зонты, перепончатые, как крылья мастера Дракулы. Под нешироким козырьком у входа стояла, прижимая к груди Мишутку, девочка в мешковатой дешевой куртке.

Он забыл о Мишутке. Как так? Просто вылетело из головы. Но не возвращаться же теперь…

Он подъехал к самому входу.

– Садись. Быстро. Тут стоянка запрещена.

Она нырнула на заднее сиденье.

– Спасибо, – сказала, кажется, искренне. – А то этот дождь… И уже поздно…

В молчании проехали центр, залитый огнями, все еще людный. Чем ближе к дому, тем чернее делались подворотни, тем жиже становился свет фонарей и витрин.

– Ну и как тебе Шнитке?

Она молчала. Аспирин решил было, что она уже не ответит.

– Знаешь, – сказала девочка, когда он притормозил под мигающим желтым светофором, – когда слушаешь придуманную человечеством музыку… Оно кажется таким… прекрасным. Благородным. Почему?