– По городам и весям. Самое пламенное мое желание сейчас – попутешествовать.

– Значит, если бы я послал тебя куда-нибудь, как Жуаеза, ты бы согласился?

– Не только согласился бы, я просто мечтаю об этом. Я умоляю тебя послать меня куда-нибудь.

– С поручением?

– С поручением.

– Ты бы поехал в Наварру?

– Я бы к самому черту на рога отправился, великий король!

– Ты что, потешаешься надо мною, шут?

– Сир, если и при жизни я был не слишком весел, то, клянусь вам, после смерти стал еще грустнее.

– Но ведь только что ты отказывался уехать из Парижа.

– Милостивый мой повелитель, я был неправ, решительно неправ и очень в этом раскаиваюсь.

– Так что теперь ты хочешь уехать из Парижа?

– Немедленно, прославленный король, сию же минуту, великий монарх.

– Ничего не понимаю, – сказал Генрих.

– А ты разве не слышал слов, произнесенных главным адмиралом Франции?

– Каких именно?

– А тех, в которых он сообщал о своем разрыве с любовницей господина де Майена?

– Да, ну и что же?

– Если эта женщина, влюбленная в такого очаровательного юнца, как герцог, ибо Жуаез и вправду очарователен…

– Конечно.

– Если эта женщина расстается с ним, вздыхая, значит, у нее есть веская на то причина.

– Вероятно, иначе она не отпустила бы его.

– Ну, а ты не знаешь, какая?

– Нет.

– И не догадываешься?

– Нет.

– Причина в том, что господин де Майен возвращается.

– Ого! – вырвалось у короля.

– Наконец-то ты понял, поздравляю.

– Да, я понял… но все же…

– Что все же?

– По-моему, причина не очень веская.

– Какие же у тебя на этот счет соображения, Генрике? Я очень рад буду с ними согласиться. Говори.

– Почему бы этой женщине не порвать с Майеном, вместо того чтобы прогонять Жуаеза? Я думаю, Жуаез был бы рад отблагодарить ее, пригласив господина де Майена в Пре-о-Клер и продырявив там его толстое брюхо. Шпага у нашего Жуаеза лихая!

– Прекрасно. Но если у Жуаеза лихая шпага, то зато у господина де Майена предательский кинжал. Вспомни Сен-Мегрена.

Генрих вздохнул и поднял глаза к небу.

– Женщина, по-настоящему влюбленная, не захочет, чтобы любимого ею человека убили, она предпочтет с ним расстаться, выиграть время. И прежде всего она предпочтет, чтобы ее самое не умертвили. А у Гизов, в их милой семейке, народ чертовски беззастенчивый.

– Да, ты, пожалуй, прав.

– Очень рад, что ты в этом убедился.

– Да, я начинаю думать, что Майен действительно возвращается. Но ведь ты, Шико, не женщина – пугливая или влюбленная.

– Я, Генрике, человек осторожный, у которого с господином де Майеном игра не кончилась и счеты не сведены. Если он до меня доберется, то пожелает начать все снова. Добряк господин де Майен – игрок преотчаянный.

– Так что же?

– Он сделает такой ловкий ход, что меня пырнут ножом.

– Ну, я своего Шико знаю: он уж в долгу не останется.

– Ты прав, я пырну его раз десять, и от этого он подохнет.

– Тем лучше: игра, значит, кончится.

– Тем хуже, черт побери, тем хуже! Семейка поднимет ужасающий шум, на тебя напустится вся Лига, и в одно прекрасное утро ты мне скажешь: Шико, друг мой, извини, но я вынужден тебя колесовать.

– Я так скажу?

– Ты так скажешь, и притом, что еще хуже, ты это сделаешь, великий король. Так вот, я и предпочитаю, чтобы дело обернулось иначе, понимаешь? Сейчас мне неплохо, и я хочу, чтобы все так и оставалось. Видишь ли, вражда в арифметической прогрессии представляется мне опасной. Поэтому я поеду в Наварру, если тебе благоугодно будет меня туда послать.

– Разумеется, мне это благоугодно.

– Жду приказаний, милостивейший повелитель.

И Шико, приняв ту же позу, что Жуаез, застыл в ожидании.

– Но, – сказал король, – ты даже не знаешь, придется ли поручение тебе по вкусу.

– Раз я прошу, чтобы ты мне его дал…

– Дело в том, видишь ли, Шико, – сказал Генрих, – что у меня возник план рассорить Марго с ее мужем.

– Разделять, чтобы властвовать? – сказал Шико. – Делай, как желаешь, великий государь. Я – посол, вот и все. Перед самим собой мне отчитываться не придется. Лишь бы личность моя была неприкосновенна… вот на этом, ты сам понимаешь, я настаиваю.

– Но в конце-то концов, – сказал Генрих, – надо, чтобы ты знал, что тебе говорить моему зятю.

– Я? Говорить? Нет, нет, нет!

– Как так – нет, нет, нет?

– Я поеду, куда ты пожелаешь, но говорить ничего не стану. На этот счет есть пословица…

– Значит, ты отказываешься?

– Говорить я отказываюсь, но письмо от тебя возьму. Кто передает поручение на словах, всегда несет большую ответственность. С того, кто вручает письмо, не так уж много спрашивают.

– Ну, что ж, хорошо, я дам тебе письмо. Это вполне соответствует моему замыслу.

– Как все замечательно получается! Давай же письмо.

– Что ты говоришь?

– Говорю – давай!

И Шико протянул руку.

– Не воображай, пожалуйста, что такое письмо можно написать в один миг. Его надо сочинить, обдумать, взвесить все выражения.

– Отлично: взвешивай, обдумывай, сочиняй. Завтра раненько утром я опять забегу или пришлю кого-нибудь.

– А почему бы тебе не переспать здесь?

– Здесь?

– Да, в своем кресле?

– Ну нет! С этим покончено. В Лувре я больше не ночую. Привидение – и вдруг спит в кресле. Это же чистейшая нелепость!

– Но ведь необходимо, – вскричал король, – чтобы ты знал мои намерения в отношении Марго и ее мужа. Ты гасконец. При наваррском дворе мое письмо наделает шуму. Тебя станут расспрашивать, надо, чтобы ты мог отвечать. Черт побери! Ты же будешь моим послом. Я не хочу, чтоб у тебя был глупый вид.