французской принцессе! К счастью, она не остается в долгу. А когда ты приехал, как звалась соперница Марго?

– Фоссэз.

– Девица из рода Монморанси! Что ж, это не так уж плохо для беарнского медведя. А здесь говорили о крестьянке, садовнице, буржуазке.

– Это уже все было.

– Итак, Марго – обманутая жена?

– Настолько, насколько женщине возможно быть обманутой женой.

– Итак, Марго злится?

– Она в ярости.

– И она мстит.

– Ну, разумеется.

Генрих с ликующим видом потер руки.

– Что же она задумала? – спросил он, смеясь. – Перевернуть небо и землю, бросить Испанию на Наварру, Артуа и Фландрию на Испанию. Не призовет ли она ненароком своего братишку Генриха против коварного муженька?

– Может статься.

– Ты ее видел?

– Да.

– И что же она делала, когда ты с ней расставался?

– Ну, об этом ты никогда не догадаешься.

– Она намеревалась завести нового любовника?

– Она готовилась выступать в роли повивальной бабки.

– Как! Что означает эта фраза? Здесь какое-то недоразумение, Шико. Берегись недоразумений.

– Нет, нет, мой король, все ясно. Никакого недоразумения нет. Я именно это и имел в виду: в роли повивальной бабки.

– Obstetrix.[93]

– Да, мой король, obstetrix. Iuno Lucina,[94] если предпочитаешь.

– Господин Шико!

– Да можешь таращить глаза сколько угодно. Я говорю тебе, что, когда я уезжал из Нерака, сестрица твоя Марго была занята родами.

– Своими? – вскричал Генрих, бледнея. – У Марго будет ребенок?

– Нет, нет, она помогала своему мужу. Ты же сам знаешь, что последние Валуа не отличаются плодовитостью. Не то что Бурбоны, черт побери!

– Итак, Марго занимается деторождением, но не рожает сама.

– Вот именно, занимается им.

– Кому же она помогает рожать?

– Девице Фоссэз.

– Ну, тут уж я ничего не понимаю, – сказал король.

– Я тоже, – ответил Шико. – Но я и не брался разъяснять тебе что-то. Я брался за то, чтобы рассказать о фактах.

– Но не добровольно же пошла она на подобное унижение?

– Конечно, дело не обошлось без борьбы. Но где есть борьба, там один сильнее, а другой слабее. К примеру – Геракл и Антей, Иаков и ангел. Так вот, сестрица твоя оказалась послабее Генриха.

– Черт побери, так ей и надо, по правде сказать.

– Ты плохой брат.

– Но они же, наверно, ненавидят друг друга?

– Полагаю, что в глубине души они друг друга не слишком обожают.

– А по видимости?

– Самые лучшие друзья, Генрих.

– Так, но ведь в один прекрасный день какое-нибудь новое увлечение окончательно их поссорит.

– Это новое увлечение уже существует, Генрих.

– Вздор!

– Нет, честное слово, это так. Хочешь, я скажу тебе, чего опасаюсь?

– Скажи!

– Я боюсь, как бы это новое увлечение не поссорило, а помирило их.

– Итак, возникла новая любовь?

– Да, возникла.

– У Беарнца?

– У Беарнца.

– К кому же?

– Погоди, ты хочешь все знать, не так ли?

– Да, рассказывай, Шико, ты чудесно рассказываешь.

– Спасибо, сынок. Так вот, – если ты хочешь все знать, мне придется вернуться к самому началу.

– Вернись, но побыстрее.

– Ты написал свирепому Беарнцу письмо.

– А что ты о нем знаешь?

– Да я же его прочел.

– И что ты о нем думаешь?

– Что хотя оно было неделикатно по содержанию, зато весьма хитро по форме.

– Оно должно было их поссорить.

– И поссорило бы, если бы Генрих и Марго были обычной супружеской парой.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Что Беарнец совсем не дурак.

– О!

– И что он догадался.

– Догадался о чем?

– О том, что ты хочешь поссорить его с женой.

– Это было довольно ясно.

– Да, но гораздо менее ясной была цель, которую ты преследовал, желая их поссорить.

– А, черт! Что касается цели…

– Да. Так вот, представь себе, треклятый Беарнец вообразил, что ты преследовал весьма определенную цель: не отдавать за сестрой приданого, которое ты остался должен!

– Вот как!

– Да, вот что этот чертов Беарнец вбил себе в голову.

– Продолжай, Шико, продолжай, – сказал король, внезапно помрачнев.

– Как только у него возникла эта догадка, он стал таким, каков ты сейчас, – печальным, меланхоличным.

– Дальше, Шико, дальше!

– Так вот, это отвлекло его от развлечений, и он почти перестал любить Фоссэз.

– Ну и что ж!

– Все было, как я тебе говорю. И вот он предался новому увлечению, о котором я тебе говорил.

– Но он же какой-то перс, этот человек, язычник, турок! Двоеженец он, что ли? А что сказала на это Марго?

– На этот раз ты удивишься, сынок, но Марго пришла в восторг.

– От беды, приключившейся с Фоссэз? Я это хорошо понимаю.

– Нет, нет, нисколько. Она пришла в восторг по причине вполне личной.

– Ей, значит, нравится принимать роды?