«Поразмыслим, сколько времени понадобится мне, – говорил Шико про себя, завязывая узелок, – чтобы доставить королю сведения о том, что я видел и чего, следовательно, опасаюсь? Дня два придется мне добираться до какого-нибудь города, откуда расторопный губернатор сумеет отправить курьеров, которые мчались бы во весь опор. Скажем, городом этим будет Кагор, Кагор, о котором король Наваррский так много говорит, столь справедливо придавая ему большое значение. Там я смогу отдохнуть, ибо выносливость человеческая имеет пределы. Итак, в Кагоре я буду отдыхать, а вместо меня помчатся вперед лошади. Ну же, друг Шико, не медли, выступай налегке и будь хладнокровен. Ты воображал, что уже выполнил свою миссию, – нет, болван, ты лишь на полпути, да и то неизвестно!»

С этими словами Шико потушил свет, как можно тише открыл дверь и начал на цыпочках продвигаться вперед.

Шико был ловкий стратег. Когда он шел в эту комнату вслед за д'Обиаком, то бросил взгляд направо, бросил взгляд налево, поглядел вперед, поглядел назад и хорошо ознакомился с местностью.

Передняя, коридор, лестница, и, наконец, выход во двор.

Но, не успев сделать в передней и четырех шагов, Шико натолкнулся на какого-то человека.

То был паж, лежавший на циновке за дверью. Он проснулся и заговорил:

– А, добрый вечер, господин Шико, добрый вечер!

Шико узнал д'Обиака.

– Добрый вечер, господин д'Обиак, – ответил он. – Но пропустите меня, пожалуйста, я хочу прогуляться.

– Вот как? Но дело в том, что разгуливать по ночам в замке не разрешается, господин Шико.

– А почему это, господин д'Обиак?

– Потому что король опасается воров, а королева – поклонников.

– Черт возьми!

– Ведь по ночам, вместо того чтобы спать, разгуливают только воры да влюбленные.

– Однако же, дорогой господин д'Обиак, – сказал Шико с самой любезной улыбкой, – я-то ведь ни то, ни другое. Я посол, и к тому же посол, очень утомленный беседой по-латыни с королевой и ужином с королем. Ибо королева здорово знает латынь, а король здорово пьет. Пропустите же меня, друг мой, мне очень хочется погулять.

– По городу, господин Шико?

– О нет, в саду.

– Вот беда: в саду, господин Шико, гулять запрещено еще строже, чем по городу.

– Дружок мой, – сказал Шико, – хочу вас похвалить; для своего возраста вы очень уж бдительны. Неужто вам нечем другим заняться?

– Нет.

– Вы не играете, не влюблены?

– Чтобы играть, господин Шико, надо иметь деньги, чтобы волочиться, нужна любовница.

– Без сомнения, – согласился Шико.

Он стал шарить по карманам. Паж не спускал с него глаз.

– Поройтесь у себя в памяти, милый друг, – сказал Шико, – и бьюсь об заклад, вы обнаружите какую-нибудь прелестницу, которой я вас прошу накупить побольше лент и дать хорошую скрипичную серенаду вот на это.

И Шико сунул пажу в руку десять пистолей, которые не были обрезаны, как пистоли Беарнца.

– Право, господин Шико, – сказал паж, – сразу видно, что вы привыкли жить при французском дворе. Вы так обращаетесь с людьми, что вам ни в чем не откажешь. Ладно, выходите из своей комнаты, только, пожалуйста, не шумите.

Шико не заставил его повторять, он, как тень, выскользнул в коридор, из коридора на лестницу. Но, дойдя до прихожей, внизу нашел офицера дворцовой стражи, который спал, сидя на стуле.

Этот человек всем своим туловищем заслонял дверь. О том, чтобы пройти, нечего было и думать.

– Ах ты негодник паж, – прошептал Шико, – ты это знал и не сказал мне ни слова.

В довершение несчастья, сон у офицера был, видимо, очень чуткий: спящий все время нервно подергивал то рукой, то ногой, один раз он даже вытянул руку, как человек, который вот-вот проснется.

Шико стал осматриваться – нет ли какого отверстия, через которое он благодаря своим длинным ногам и сильным рукам мог бы выбраться наружу, не воспользовавшись дверью.

Наконец он заметил то, что искал. Это было одно из тех сводчатых окон, которые называются импостами. Оно оставалось все время открытым, то ли для доступа свежего воздуха, то ли потому, что король Наваррский, хозяин не слишком рачительный, не позаботился о том, чтобы вставить стекла.

Шико ощупал стену, соображая при этом, на каком расстоянии друг от друга находятся выступы, и, воспользовавшись ими как опорой для ног, поднялся к окну, словно по ступенькам. Нашим читателям известны его подвижность и ловкость – он сделал это, произведя не больше шума, чем сухой лист, шуршащий о стену под дуновением осеннего ветра.

Но импост оказался непомерно узким – эллипс его не соответствовал животу и плечам Шико, несмотря на то что живота, можно сказать, вовсе не было, а плечи, гибкие, словно кошачьи лопатки, как бы вдавливались в туловище, исчезали в нем, чтобы занимать как можно меньше места.

Поэтому, когда Шико просунул в окошко голову и одно плечо и оторвал ногу от последнего выступа стены, он оказался повисшим между небом и землей, не имея возможности податься ни вперед, ни назад.

Он принялся вертеться и извиваться, но для начала только разорвал куртку и наделал себе ссадин. Положение усугублялось тем, что рукоять шпаги никак не проходила, образовав внутреннюю зацепку, благодаря которой Шико совсем застрял в раме импоста. Шико собрал все свои силы, все свое терпенье, всю свою ловкость, пытаясь расстегнуть пряжку на перевязи, но как раз именно на пряжку-то он и навалился всей грудью. Ему пришлось прибегнуть к другому маневру, под конец он сумел запустить руку за спину и вытащить шпагу из ножен. Когда она была вытащена, оказалось делом уже более легким, вертя ею то под тем углом, то под этим, устроить скважину, через которую могла пройти рукоятка. Шпага первая упала за окно, зазвенев на каменных плитах. Шико, проскользнув в окошко, словно угорь, последовал за своей шпагой; чтобы ослабить силу удара, он при падении обеими руками уперся в землю.

Вся эта борьба человека с железными челюстями импоста не могла пройти совсем бесшумно: поднимаясь с земли, Шико очутился лицом к лицу с каким-то солдатом.

– Ах, боже ты мой, уж не расшиблись ли вы, господин Шико? – спросил тот, протягивая Шико для опоры конец своей алебарды.

«Опять!» – подумал Шико.

Однако, тронутый вниманием этого человека, он ответил:

– Нет, друг мой, нисколько.

– Какое счастье, – сказал солдат. – Пари держу, что никто другой не выкинул бы подобной штуки, не раскроив себе черепа. Право же, только вам это могло удаться, господин Шико.

– Но откуда, черт побери, знаешь ты мое имя? – с удивлением спросил Шико, все еще пытаясь двинуться дальше.

– Я видел вас сегодня во дворце и еще даже спросил: «Кто этот, видимо, знатный дворянин, который беседует с королем?» Мне и ответили: «Это господин Шико». Потому я и знаю.

– Очень любезно с твоей стороны, – сказал Шико, – но я очень тороплюсь, друг мой, и с твоего позволения…

– Но из дворца ночью не выходят. На этот счет есть строгое распоряжение.

– Сам видишь, что выходят, – я же вышел.

– Понимаю, это, конечно, основание. Но…

– Но?

– Вы возвратитесь, вот и все, господин Шико.

– Ну, нет!

– Как так – нет?

– Во всяком случае, не тем же путем. Очень уж он неудобный.