или не захотели помириться.

– Кто же это?

– Король! Король, который его любит, который его выдвигает; король, который из зависти к вашему брату, королю Польскому, и из пренебрежения к вам ищет себе преемника. И только вы, слепец вы этакий, не видите, что ищет он его не в своей семье.

– Король?.. Вы так думаете, матушка?

– Неужели вы не заметили, как нежно он любит Анрио, своего Анрио?

– Верно, матушка, верно!

– И как этот самый Анрио ему платит? Ведь он, забыв, что его шурин хотел в Варфоломеевскую ночь пристрелить его из аркебузы, теперь ползает перед ним на брюхе, как собака, которая лижет побившую ее руку.

– Да, да, – пробормотал Франсуа, – я и сам заметил, как Генрих покорен моему брату Карлу.

– Генрих умеет угодить ему во всем!

– Да еще как! Раздосадованный тем, что король вечно смеется над его невежеством по части соколиной охоты, Анрио решил заняться… Ба! Еще вчера, да, не раньше, чем вчера, – он спрашивал, нет ли у меня каких-нибудь хороших трактатов об искусстве соколиной охоты.

– Постойте, постойте, – сверкнув глазами, сказала Екатерина, словно ее внезапно осенила некая мысль, – а что вы ему ответили?

– Что поищу у себя в библиотеке.

– Отлично, – сказала Екатерина, – отлично! Нужно дать ему эту книгу.

– Да я искал, но не нашел.

– Я найду!.. Найду я, а вы дадите ее как будто от себя.

– И что же из этого выйдет?

– Алансон! Вы мне верите?

– Да, матушка.

– Вы согласны беспрекословно слушаться меня во всем, что касается Генриха, которого вы не любите, что бы вы там ни говорили?

Герцог Алансонский усмехнулся.

– А я ненавижу, – продолжала Екатерина.

– Да, я буду слушаться.

– Послезавтра приходите за книгой ко мне, я вам дам ее, а вы отнесете Генриху… ну и…

–..и?

–..И предоставьте Богу, Провидению или случаю довершить все остальное.

Франсуа достаточно хорошо знал свою мать, чтобы знать также и то, что не в ее обычае было возлагать на Бога, Провидение или случай заботы как о своих друзьях, так и о врагах, но он сдержался и, не прибавив ни слова, поклонился, как человек, который принимает возложенное на него поручение, и вышел.

«Что она хотела сказать? – думал молодой человек, поднимаясь по лестнице. – Ничего не понимаю! Но во всем этом мне ясно одно: она действует против нашего общего врага. Предоставим же ей свободу действий!».

А в это время Маргарита получила через Ла Моля письмо от де Муи. Так как в политике между двумя просвещенными супругами не существовало тайн, она распечатала и прочла письмо.

Письмо несомненно оказалось для нее интересным, ибо в ту же минуту, пользуясь тем, что темнота уже спускалась на луврские стены, Маргарита быстро проскользнула потайным ходом, поднялась по винтовой лестнице и, внимательно оглядевшись вокруг, быстрая, как тень, исчезла в передней короля Наваррского.

Со времени исчезновения Ортона переднюю никто не охранял.

Это исчезновение, о котором мы ничего не говорили с того момента, когда читатель увидел трагический конец несчастного Ортона, очень встревожило Генриха. Он откровенно рассказал о своей тревоге г-же де Сов и Маргарите, но и та и другая знали не больше него; только г-жа де Сов дала ему кое-какие сведения, на основании которых в уме Генриха сложилось совершенно ясное представление о том, что бедный мальчик стал жертвой каких-то козней королевы-матери и что вследствие тех же козней он сам едва не был схвачен вместе с де Муи в трактире «Путеводная звезда».

Любой другой на месте Генриха хранил бы молчание, не осмеливаясь сказать ни слова, но Генрих рассчитал все: он понял, что молчание его погубит – ведь, как правило, люди не теряют своих слуг или доверенных людей, не наводя о них справок и не производя розысков. Так и Генрих наводил справки и производил розыски в присутствии короля и самой королевы-матери: он спрашивал об Ортоне у всех в Лувре, начиная с часового, ходившего у пропускных ворот, и кончая командиром охраны, дежурившим у короля в передней, но все расспросы и все действия были напрасны, и Генрих, который, по-видимому, был так глубоко огорчен этим событием и так привязан к бедному пропавшему слуге, что объявил во всеуслышание, что никем его не заменит до тех пор, пока не убедится, что тот исчез навсегда.

Передняя, как мы уже сказали, была пуста, когда к Генриху проникла Маргарита.

Как ни легки были шаги королевы, Генрих услыхал их и обернулся.

– Это вы, ваше величество? – спросил он.