Пленники продолжали свой путь к Кастель Нуово, где были заключены в темницу комендантом крепости полковником Масса.

Когда Луиза пришла в себя, она поняла, что находится в какой-то кофейне на углу улицы Мола и спуска Сан Марко. Микеле внес ее туда, раздвинув толпу, которая сгрудилась у дверей и разглядывала ее сквозь стекла затворенных окон и через открытую дверь.

В толпе повторяли слова пленника и говорили, указывая на Луизу пальцем:

— Это она на них донесла.

Раскрыв глаза, она в первую минуту ни о чем не могла вспомнить. Но понемногу, оглядываясь вокруг и узнавая, где она находится, видя огромную толпу, собравшуюся вокруг дома, Луиза припомнила все, что произошло, вскрикнула и закрыла лицо руками.

— Карету! Ради Бога, милый Микеле, карету! Едем домой! Это было нетрудно: в те дни, да еще и сейчас между театром Сан Карло и театром Фондо находится стоянка наемных экипажей для любителей музыки, слушавших в ту пору шедевры Чимарозы и Паизиелло, а ныне приезжающих послушать оперы Беллини, Россини и Верди. Микеле вышел, взял закрытую карету, попросил подать ее к выходу со стороны улицы Мола, провел Луизу среди как приветственных криков, так и возмущенного ропота присутствующих — в зависимости от того, были то патриоты или сторонники Бурбонов, высказывалось ли ей доброжелательство или, напротив, посылались вдогонку проклятия за ее мнимый донос, — вошел с ней в карету, задернул занавески и крикнул:

— В Мерджеллину!

Толпа расступилась, карета тронулась, пересекла площадь Кастелло, выехала на улицу Кьяйа и через четверть часа остановилась у Дома-под-пальмой.

Микеле яростно позвонил. Дверь открыла Джованнина.

На губах девушки играла злая улыбка, какая бывает у дурных слуг, когда они собираются объявить неприятную новость.

— Ах! — сказала она, первая начиная разговор. — Пока синьора отсутствовала, здесь произошло что-то невероятное!

— Здесь? — прошептала Луиза.

— Да, здесь, сударыня.

— Здесь, в доме, или в Неаполе?

— Здесь, в доме.

— Что же такое произошло?

— Синьора должна была меня предупредить, что мне следовало отвечать в случае, если станут спрашивать о господине Андреа Беккере.

— Значит, вас спрашивали о господине Андреа Беккере?

— Как же, сударыня! Меня схватили, потащили в полицию и угрожали бросить в тюрьму, если я не скажу, кто прошлой ночью приходил к синьоре. Там узнали, что здесь кто-то был, только не знали кто.

— И вы назвали господина Беккера?

— Пришлось, сударыня. Бог мой! Мне же не хотелось угодить в тюрьму! И потом, ведь господин Беккер приходил не ко мне!

— Несчастная! Что вы натворили! — воскликнула Луиза, падая на стул и уронив голову на руки.

— А что мне было делать? Я боялась, что, если буду все отрицать, меня обвинят, хотя я и отпиралась; я думала, а вдруг сплетники, видя мое желание скрыть приход господина Андреа Беккера к синьоре, скажут, будто господин Андреа Беккер любовник синьоры, как уже начинают поговаривать о господине Сальвато.

— Замолчи, Джованнина! — крикнул Микеле.

Луиза встала, бросила на девушку взгляд, полный удивления и укора, и тихим, но твердым голосом сказала:

— Джованнина, я не знаю, какая причина заставила вас отплатить за мою доброту черной неблагодарностью. Завтра вы покинете мой дом.

— Как будет угодно синьоре, — дерзко отшила девушка.

И она вышла, даже не обернувшись. Луиза почувствовала, что слезы вот-вот хлынут из ее глаз. Она протянула руку Микеле, и тот упал перед ней на колени.

— Ах, Микеле! Мой милый Микеле! — лепетала она, захлебываясь от рыданий.

Микеле взял ее руку и прижал к губам: он испытывал волнение тем большее, что в глубине души сознавал: все эти беды произошли по его вине.

— Вот уж поистине скверный вечер после прекрасного дня, — сказал он. — Бедная сестрица! Ты была так счастлива, когда вернулась из Пестума!

— Слишком счастлива! Да, слишком! — горестно повторила она. — Не знаю, но словно какой-то голос шепнул мне, что самое лучшее, самое чистое в моем счастье уже позади… Ах, Микеле, Микеле! Как страшно то, что сказала эта девушка!

— Да, страшно. Но, чтобы она не говорила другим то, что сейчас сказала тебе, ее бы лучше не прогонять. Подумай, ведь она знает все: и что было нападение на Сальвато, и что мы дали ему приют, и что он жил в этом доме и дружен с тобой. О Мадонна! Я-то хорошо знаю — во всем этом не было ничего дурного, но люди решат по-иному; оставшись у тебя, она должна будет молчать ради собственной выгоды, но, уйдя от тебя, разболтает все хотя бы из чувства мести, и твое доброе имя пострадает.

— Ты говоришь — из мести? Но за что Джованнина может мне мстить? Я всегда делала ей только одно хорошее!

— Одно хорошее! Вот прекрасный довод! Так ведь есть просто дурные люди, сестрица, которые тем больше желают другим зла, чем больше те делают им добра. С некоторого времени мне сдается, что Джованнина как раз из таких. А ты сама ничего не замечала?

Луиза посмотрела на Микеле. Действительно, с некоторого времени ее также начали удивлять вспышки злобы в этой молодой девушке. Она много раз спрашивала себя, в чем причина перемены в характере ее служанки, но так и не смогла найти сколько-нибудь удовлетворительный ответ. Луиза боялась ошибиться; однако с той минуты, как Микеле указал ей на враждебность Джованнины, она поняла, что это действительно так.

Внезапно ее озарила догадка. Она с беспокойством огляделась:

— Посмотри, не подслушивают ли нас?

Микеле подошел к двери; он не старался умерить шум своих шагов и увидел, что в минуту, когда он открывал дверь комнаты Луизы, дверь Нины затворилась. Подслушивала их Джованнина или это было случайное совпадение?

Микеле притворил дверь, задвинул задвижку и, сев на прежнее место у ног своей сестры, сказал:

— Ты можешь говорить. Я не скажу тебе: «Никто нас не слушал», — но теперь могу сказать: «Никто больше нас не услышит».

— Хорошо, — сказала Луиза, понизив голос и наклонившись к Микеле, — вот два факта, которые пришли мне в голову и подтвердили мои подозрения. Когда прошлой ночью бедный Андреа Беккер явился повидать меня, он до мельчайших подробностей знал все, что произошло между мной и Сальвато. Сегодня утром, перед моим приездом в Солерно, Сальвато получил анонимное письмо, в котором сообщалось, что прошлой ночью один молодой человек ожидал меня в нашем доме до двух часов ночи и ушел только в три, проговорив со мной целый час. Кто мог донести об этом, если не Джованнина, скажи мне?

— Mannagia la Madonna! 31 — пробормотал Микеле. — Вот это серьезно! И все-таки я говорю тебе: сейчас, пока ты в этом не уверена, лучше бы без огласки! Я бы и еще дал тебе совет, да только ты ему не последуешь.

— Какой же?

— Я сказал бы тебе: «Поезжай в Палермо к синьору кавалеру — это пресечет все дурные толки».

Живой румянец залил щеки Луизы. Она уронила голову на руки и задыхающимся голосом произнесла:

— Увы! Совет хорош и исходит от друга…

— Так в чем же дело?