даме, что так волновала вас по приезде сюда? Вы ее больше не любите?

Принц устремил глаза в небо; он был очень сентиментален — его представления о любви отличались от наших.

— Вы ее любите, а она вас — нет?

— Увы, так.

— Не отчаивайтесь, это придет. Вы способны победить любую добродетель, если наберетесь немного терпения.

— Не думаю.

— О Боже, не происходят ли на наших глазах самые странные вещи? Год назад, когда приехала королева, могли ли мы предположить, что она полюбит — и полюбит действительно настоящей любовью — этого безумца, этого идиота-короля? И это в ее возрасте и при ее красоте!

Принц хранил молчание.

— Вы часто видите королеву?

— Очень часто.

— И что вы о ней думаете?

— Она ангел.

— А как вы оцениваете притязания адмирала и его попытки подражать герцогу де Асторга?

— Так же, вероятно, господин посол, как и вы; параллель провести нетрудно. Герцог де Асторга молод и красив — адмирал уродлив, и молодость его прошла. Герцог благороден, умен и блистателен — у адмирала же ничтожные увлечения, узкий кругозор, поверхностные суждения, он не сжег бы без пользы даже вязанку терновника и никогда не бросил бы миллионы в печь, даже если бы все королевы земли отужинали у него; герцог храбр как герой, адмирал — трус; герцог — надежный человек, а порядочность адмирала сомнительна; кроме того, уж если королева Луиза, любя герцога, устояла перед таким созвездием совершенств, почему же королева Анна уступит столь неполноценному человеку, не любя его к тому же?

— Так я и думал. Тем не менее она очень благосклонна к адмиралу, принимает его в своем узком кругу, не отвергает его подношений, посылает ему лакомства со своего стола, что в этой стране многое означает.

— Королева считает его своим верным другом, оказывает ему доверие, поскольку остерегается всех и хочет, чтобы ее любили и преданно ей служили. Ничего другого за этим нет.

— А! Королева боится! Но, кажется, она не опасается меня.

— Зачем ей вас опасаться? Вы ее выдали замуж за короля, вы открыто проявляете свою симпатию к ней; королеве оказывает особое покровительство император, ее зять и ваш повелитель. Она может относиться к вам только как к одному из лучших своих друзей.

Граф ничего не ответил, он выпустил ввысь несколько клубов дыма, будто не решаясь задать вопрос, который все же сорвался с его языка:

— Надеется ли королева на появление у нее детей?

— Она никогда не говорит об этом.

— Как! Неужели она не хочет наследников?

— Может быть, и хочет, но только ничего об этом не говорит.

— Правда ли, что король и королева не расстаются ни на секунду и их близость такова, что может внушить добрую надежду друзьям прославленного Австрийского дома? Вы должны это знать, принц, о короле и королеве ходят такие слухи, в которые трудно поверить.

— Мне известно не больше, чем другим, господин посол, — сухо ответил принц Дармштадтский: он был не в силах разобраться в хитрых уловках такого коварного человека, как граф фон Мансфельд, и его глубоко оскорбляло сомнение относительно незапятнанной добродетели его божества.

Граф понял, что зашел слишком далеко и отступил. Однако интрига, которую он замыслил, не подвигалась вперед; все находилось в том же состоянии, как и при королеве Луизе, — Австрийский дом не получил новых гарантий. Надо было преодолеть эту неопределенность: способы влияния, которые он выбрал с такими трудами и предосторожностями, не срабатывали, как он того хотел, и граф решил снова рискнуть с тем, чтобы опять устраниться, если ему встретится сопротивление.

— Вы уже не спрашиваете меня, дорогой принц, чего я жду от вас в обмен на ваш полк и то, что за ним последует.

— Что поделаешь? Я не умею разгадывать загадки, а вы не сказали мне ничего такого, что помогло мне найти путь к истине; я принимаю все как есть и жду.

— Прошел год, а вы по-прежнему ждете.

— Да.

— И не испытываете нетерпения?

— Никакого.

— Так вот, я скажу вам все сегодня.

— Неужели? Слушаю вас.

— Мой дорогой принц, вы закажете великолепное, совершенно новое убранство для себя, ваших слуг, ваших лошадей и вашей челяди.

— Это нетрудно, учитывая предложения, сделанные вами только что; я согласен. Что дальше?

— У себя в доме вы начнете выставлять напоказ ослепительную роскошь и будете принимать в нем множество людей, станете устраивать обеды и прежде всего ужины, будете приглашать самых знаменитых комедианток и сеньоров, прославившихся своим распутством и страстью к наслаждениям.

— Согласен и на это, хотя подобные увеселения мне нисколько не нравятся. Дальше!

— Постарайтесь устроить дуэль, которая вызовет много разговоров о вас, и во время дуэли поведете себя так, как вы это умеете.

— У меня как раз на примете двое-трое придворных, которым я не против преподать урок; из всех ваших указаний последнее меня больше всего устраивает.

— О вас заговорит весь Мадрид, все провинции Испании. Вашей славе будет недоставать лишь одного условия, и, не желая непременно навязывать его вам, я хочу, чтобы вы были к нему готовы.

— О чем идет речь?

— Достаточно ли вы храбры и ловки, чтобы сразить быка? Принц встрепенулся от удивления:

— Быка? Дорогой граф, мы, немцы, видим этих животных только на бойне. Я еще не сталкивался с ремеслом тореадора и, наверное, совсем к нему не способен.

— А если все же попробовать! Некоторые гранды намного искуснее тореадоров профессиональных, и они будут счастливы взять вас в ученики; обратитесь к ним.

— Попытаюсь. Это все?

— Прежде чем сообщить вам остальное, я хотел бы узнать, нет ли у королевы нового поклонника; ведь в этой стране это такое же занятие, как и все прочие. Мне что-то говорили о графе де Сифуэнтесе.

— Похоже, что он влюблен в королеву, во всяком случае по всем признакам это именно так.

— Говорят, этот человек не опасен.

— Он очень храбр и уже заявлял о том, что устранит с дороги адмирала Кастилии, который ему не нравится.

— Адмирал и сам себя устранит, если ему пригрозят; совершенно очевидно, один из них уничтожит другого.

— Вы так озабочены добродетелью королевы?

— Пожалуй.

— Ну, а теперь, не дадите ли вы мне последние наставления?

— Сначала сделайте то, о чем я вас прошу, а затем я скажу остальное.

Адмирал стал почти что подражать герцогу де Асторга в пышности нарядов — единственное, что он перенял у него помимо страсти к королеве, выставляя ее напоказ и не умея выразить ее так, как делал это учтивый красавец-герцог.

Принц Дармштадтский не уступал ему в элегантности, и, поскольку у него в руках был ключ к сокровищнице, соперничать с адмиралом ему было весьма просто.