В самом деле, на них получали доступ лишь те, у кого имелись родственники, обезглавленные Робеспьером, утопленные Каррье, расстрелянные Колло д'Эрбуа или Фрероном.
Орас Берне, вынужденный шить костюмы, чтобы заработать на жизнь, оставил нам тетрадь, где живые зарисовки выполнены с прелестным остроумием, что досталось ему от Бога.
Нет ничего забавнее этой коллекции вычурных нарядов, и каждый, вероятно, задается вопросом, каким образом «невеоятные» и «поазительные» удерживались от смеха при встрече друг с другом.
Уточним сразу, что некоторые из костюмов, которые предпочитали мюскадены, посещавшие «балы жертв», были довольно страшного вида. Старый генерал Пире десятки раз рассказывал мне, что встречал на этих балах «невеоятных», носивших жилеты и плотно облегающие штаны из человеческой кожи.
Те, кто должен был оплакивать всего лишь смерть дальних родственников, например какого-нибудь дядюшки или тетушки, ограничивались таким приемом: они обмакивали мизинец в жидкость цвета крови, для чего отрезали один палец перчатки и, чтобы освежить свой грим, брали на бал баночку «крови», подобно тому, как женщины носили с собой баночку с румянами.
Танцуя на балах, роялисты в то же время плели заговоры против Республики. Это облегчалось тем, что у Конвента, раскинувшего сеть полиции по всей стране, не было полиции только в Париже.
Как ни странно, публичные казни привели к исчезновению бытовых убийств; вероятно, никогда еще во Франции не совершалось меньше преступлений, чем в 93, 94 и 95-м годах.
Людские страсти находили другой выход.
К тому же приближался момент, когда Конвент, тот самый грозный Конвент, который в день своего открытия, 21 сентября 1792 года, под грохот пушек Вальми упразднил королевскую власть и провозгласил Республику, — приближался момент, когда он должен был сложить свои полномочия.
Конвент был жестоким отцом.
Он пожрал жирондистов, кордельеров и якобинцев, то есть самых красноречивых, деятельных и умных из своих детей.
Однако Конвент был преданным сыном.
Он успешно сражался с внешними и внутренними врагами одновременно.
Он вооружил четырнадцать армий; правда, он их плохо кормил, плохо обувал, плохо одевал и еще хуже платил им. Не беда! Зато эти четырнадцать армий не только отбросили неприятеля за пределы страны, но и заняли герцогство Ниццу и Савойю, вошли в Испанию и захватили Голландию.
Страна обязана Конвенту созданием Большой книги национального долга, основанием Института Франции, Политехнической школы и Нормальной школы, Музея Лувра и Школы искусств и ремесел.
Он издал восемь тысяч триста семьдесят декретов, в основном революционных.
Он придал людям и явлениям чрезвычайный характер. В ту пору благородство было колоссальным, смелость — безрассудной, стоицизм — беспредельным.
Никогда еще обреченные не относились к палачам с таким ледяным презрением, никогда еще кровь не проливали столь цинично.
Хотите ли вы знать, сколько было партий во Франции в эти два года, то есть с 93-го по 95-й год?
Их было тридцать три.
Хотите ли вы знать название каждой из них?
Министерская. — Защитники гражданских прав. — Рыцари кинжала. — Солдаты 10 августа. — Сентябристы. — Жирондисты. — Бриссотинцы. — Федералисты. — Государственные деятели. — Солдаты 31 мая. — Умеренные. — Подозрительные. — Люди Равнины. — Жабы Болота. — Монтаньяры.
И все это — только в 1793 году.
Перейдем к 1794 — 1795 годам:
Паникеры. — Сочувствующие. — Убаюкивающие. — Эмиссары Питта и Кобурга. — Мюскадены. — Эберти-сты. — Санкюлоты. — Контрреволюционеры. — Обитатели гор. — Террористы. — Маратисты. — Душегубы. — Кровопийцы. — Термидорианцы. — Патриоты 1789 года. — Соратники Иегу. — Шуаны.
Добавим к этому списку «золотую молодежь» Фрерона, и мы перенесемся в день 22 августа 1795 года, когда Конвент принял новую конституцию, именуемую Конституцией III года, предварительно обсудив ее по статьям.
В то время стоимость луидора равнялась тысяче двумстам франкам ассигнатами.
Незадолго до этого погиб Андре Шенье, брат Мари Жо-зефа Шенье. Он был казнен 25 июля 1794 года, то есть
7 термидора, за два дня до Робеспьера, в восемь часов утра.
В одной с ним повозке на казнь ехали г-да де Монталамбер, де Креки, де Монморанси и де Луазероль — тот благородный старик, что отозвался, когда палач вызвал его сына, а затем с радостью пошел на смерть вместо него; наконец, Руше — автор «Месяцев», не подозревавший, что ему суждено умереть вместе с Андре Шенье; узнав его в роковой повозке, он закричал от восторга, сел рядом с ним и прочел прекрасные стихи Расина:
Один из друзей Руше и Андре Шенье, дерзнувший, рискуя жизнью, последовать за повозкой, чтобы отсрочить миг прощания, слышал, как всю дорогу два поэта говорили о поэзии, о любви, о будущем.
Андре Шенье читал Руше свои последние стихи, которые он еще не закончил, когда его позвал палач. Он держал в руках рукопись, написанную карандашом, и, прочитав стихи Руше, успел передать их этому третьему другу, расставшемуся с ними лишь у подножия эшафота.
Благодаря тому человеку стихи сохранились, и де Латуш, кому мы обязаны единственным существующим изданием Андре Шенье, смог поместить их в книге, которую каждый из нас знает наизусть:
Прежде чем взойти на эшафот, Андре хлопнул себя по лбу и воскликнул со вздохом:
— И все же у меня здесь что-то было!
— Ты ошибаешься, — крикнул тот его друг, что не был приговорен к смерти, и приложил руку к сердцу: — Это было здесь!
Андре Шенье (ради него мы отвлеклись от нашей темы, чтобы почтить его память) первым водрузил флаг новой поэтики.
До него никто не писал подобных стихов. Скажем больше: никто, видимо, не напишет таких после него.
IV. СЕКЦИИ
В тот день, когда Конвент провозгласил конституцию, именуемую Конституцией III года, каждый воскликнул: «Конвент выразил свою предсмертную волю!»
