Остается еще застрявший во льдах пролива у острова Тексель флот штатгальтера, корабли которого виднеются над водой.

Моро приказывает доставить пушки на берег, чтобы ответить на залпы артиллерии флота; он воюет с кораблями как с крепостями, посылает полк гусар на абордаж, и случается небывалая вещь в истории народов и в анналах морских сражений: полк легкой кавалерии завоевывает целый флот.

Все эти события возвысили Пишегрю и Моро, оставив при этом каждого на своем месте: Моро по- прежнему был талантливым помощником гениального человека.

Между тем Пишегрю был назначен командующим Рейнско-Мозельской армии, а Моро получил командование Северной армией.

Вскоре, как уже было сказано, попавший под подозрение Пишегрю был отозван в Париж, а Моро назначен командующим Рейнско-Мозельской армией вместо него.

В начале похода легкая кавалерия захватила фургон, входивший в состав обоза австрийского генерала фон Клинглина. В одной из шкатулок, переданной Моро, хранилась полная переписка Фош-Бореля с принцем де Кон-де, где содержался отчет о переговорах, которые вел с Пишегрю Фош-Борель под именем гражданина Фенуйо, разъездного торговца шампанскими винами.

В данном случае каждый имеет право расценивать поведение Моро по своему усмотрению и по законам собственной совести.

Не должен ли был Моро, друг и помощник Пишегрю, всем обязанный ему, просто-напросто ознакомиться с содержимым этой шкатулки и отослать ее своему бывшему командующему с предупреждением: «Остерегайтесь!»; следовало ли ему, поставив родину выше чувств, стоическую твердость выше дружбы, сделать то, что он сделал, а именно: самолично и с помощью других в течение полугода разгадывать все эти письма, написанные шифром? И следовало ли ему, когда его подозрения оправдались, но вина друга еще не была доказана, — следовало ли ему, воспользовавшись предварительными мирными переговорами в Леобене, когда над головой Пишегрю уже сгущались тучи, стучаться в дверь Барраса со словами: «Вот и я, гром и молния!»

Итак, именно это пришел сказать Моро Баррасу; Моро принес Директории не доказательство измены, а свидетельство о том, что велись переговоры, — именно этого недоставало Директории, чтобы выдвинуть обвинение против Пишегрю.

Баррас беседовал с Моро с глазу на глаз в течение двух часов и удостоверился, что приобрел улики против своего врага, которые могли погубить Пишегрю, тем более что доводы Моро были пропитаны ядом.

Затем, убедившись, что эти показания дают основание если не для вынесения приговора, то хотя бы для возбуждения судебного дела, он позвонил.

Вошел слуга.

— Пригласите ко мне, — приказал Баррас, — министра полиции и двух моих коллег: Ребеля и Ларевельер-Лепо.

Затем, достав часы, он сказал:

— Десять часов вечера; у нас в запасе еще шесть часов. Протянув руку Моро, он прибавил:

— Гражданин генерал, ты прибыл вовремя.

И с присущей ему лукавой улыбкой произнес:

— Мы сумеем воздать тебе за это.

Моро попросил разрешения удалиться. Разрешение было дано: он стеснял бы Барраса так же, как Баррас стеснял бы его.

Три члена Директории заседали до двух часов ночи. Министр полиции поспешил присоединиться к ним; затем послали поочередно за Мерленом (из Дуэ) и Ожеро.

После этого, около часа ночи, в правительственную типографию было направлено обращение, гласившее следующее:

«Директория, которую около двух часов ночи атаковали войска обоих Советов под командованием генерал-адъютанта Рамеля, была вынуждена ответить на силу силой.

После часового сражения войска обоих Советов были разбиты и победа осталась за правительством.

В распоряжении членов Директории более сотни пленных; завтра будет оглашен их поименный список и даны более подробные сведения об этом заговоре, который едва не сверг законную власть.

18 фрюктидора, 4 часа утра».

Этот любопытный документ был подписан Баррасом, Ребелем и Ларевельер-Лепо, а предложил написать и отредактировал его министр полиции Сотен.

— Вашей листовке никто не поверит, — сказал Баррас, пожимая плечами.

— Ей будут верить завтра, — ответил Сотен, — это все, что нам требуется. Какое нам дело, что послезавтра ей перестанут верить. Уловка будет удачной.

Члены Директории разошлись, отдав приказ первым делом задержать своих коллег Карно и Бартелеми.

В то время как министр полиции Сотен сочинял свои афиши и предлагал расстрелять Карно и еще сорок два депутата, в то время как отменили назначение пятого члена Директории — Бартелеми, пообещав его место Ожеро в том случае, если вечером следующего дня им останутся довольны, двое мужчин спокойно играли в триктрак в одном из уголков Люксембургского дворца.

Один из них, который был лишь на три года моложе другого, начинал свою службу в качестве офицера инженерных войск; он опубликовал несколько математических эссе и благодаря этому был принят в ряд ученых обществ. Кроме того, он сочинил похвальное слово Вобану, за что удостоился награды Дижонской академии.

Будучи в начале Революции капитаном инженерных войск, он стал кавалером ордена Святого Людовика. В 1791 году он был избран депутатом Законодательного собрания от департамента Па-де-Кале. Первая его речь была направлена против принцев, эмигрировавших в Кобленц, против маркиза де Мирабо, против кардинала де Рогана и г-на де Калонна, который плел интриги при дворах иностранных королей, чтобы убедить их объявить войну Франции. Он предложил заменить офицеров-дворян, которые ушли из армии, унтер-офицерами и сержантами. В 1792 году он потребовал разрушить все бастилии на территории Франции и предложил меры по избавлению солдат и офицеров от слепого подчинения, которого от них требовали.

В те дни, когда Революции грозила иностранная интервенция, он потребовал изготовить триста тысяч пик, чтобы вооружить население Парижа. Избранный депутатом Национального Конвента, он без колебаний проголосовал за казнь короля. Он также одобрил присоединение к Франции княжества Монако и части Бельгии.

В марте 1793 года он получил назначение в Северную армию и во время сражения при Ватиньи отстранил от командования генерала Гратьена, отступившего перед лицом неприятеля, самолично встал во главе французских войск и отвоевал потерянные позиции.

Избранный в августе того же года членом Комитета общественного спасения, он проявил свой безмерный талант, ныне признанный всеми, развернув деятельность по формированию четырнадцати армий и составлению планов сражений не только для каждой армии в отдельности, но и для их боевых действий в целом. Тогда же благодаря ему наши армии одержали ряд поразительных побед, следовавших одна за другой, начиная со взятия Тулона и вплоть до капитуляции четырех крепостей на севере.

Этого человека звали Лазар Никола Маргерит Карно; он был именно тем четвертым членом Директории, что не сумел договориться с Баррасом, Ребелем и Ларевельер-Лепо и только что был осужден на смерть своими коллегами, считавшими его слишком опасным, чтобы оставить в живых.

Его партнер, маркиз Франсуа Бартелеми, переставлявший фишки столь же небрежно, сколь решительно играл Карно, был последним из пяти назначенных членов Директории; единственная заслуга его состояла в том, что он был племянником аббата Бартелеми, автора «Путешествия молодого Анахарсиса».

Будучи во время Революции французским посланником в Швейцарии, он двумя годами раньше заключил в Базеле мирные договоры с Пруссией и Испанией, положившие конец первой антифранцузской коалиции.