Молодой человек с радостью это отметил.

Видимо решив, что, пришпорив коня, всегда догонит ее, он в свою очередь заявил, что нуждается в отдыхе, и попросил комнату.

Бросившись на кровать, он проспал два часа.

Между тем мадемуазель Ротру, успевшая отдохнуть ночью, снова села в экипаж и продолжала свой путь.

Около пяти часов она увидела впереди колокольню Орлеана и услышала позади конский топот и звон колокольцев; было ясно, что ее догоняет путешественник.

Теперь молодые люди были уже давними знакомыми.

Они учтиво приветствовали друг друга, и г-н д'Аржантан счел себя вправе подъехать к дверце коляски и справиться у юной красавицы о ее здоровье.

Несмотря на бледность ее лица, нетрудно было заметить, что она не слишком страдает от усталости.

Он сказал ей об этом в похвалу и признался, что ему, как ни приятно ехать верхом, видимо, не удастся преодолеть расстояние без остановок, прибавив, что если бы ему представился случай купить экипаж, то он продолжил бы путь менее утомительным образом.

Иными словами, он спрашивал мадемуазель Ротру, не согласится ли она разделить с ним свою коляску и почтовые расходы.

Мадемуазель Ротру ничего не ответила на сделанное ей предложение, заговорила о погоде, которая была прекрасной, и о том, что ей, вероятно, придется задержаться на день в Туре и Анже; всадник ничего на это не ответил, мысленно пообещав себе остановиться там же, где и она.

После оставшегося без ответа предложения, а затем и отказа было бы бестактно продолжать ехать рядом с экипажем. Господин д'Аржантан пустил свою лошадь вскачь, заявив мадемуазель Ротру, что закажет ей в Орлеане перекладных.

Всякая другая на месте гордой Дианы де Фарга, чье сердце было заковано в тройную броню, отметила бы изящество, учтивость и красоту путешественника. Однако, то ли ей на роду было написано оставаться бесчувственной, то ли ее сердце нуждалось в более сильных потрясениях, чтобы полюбить, так или иначе ничто из того, что привлекло бы внимание другой женщины, не задержало ее взора.

Будучи всецело во власти ненависти, она не могла, даже когда улыбалась, отвлечься от мысли о цели своего путешествия и, как бы тая за этой улыбкой угрызения совести, сжимала рукоятку стального кинжала, открывшего ее брату доступ на Небо прежде нее.

Оглянувшись вокруг, чтобы убедиться, что она одна, и увидев, что, насколько хватает глаз, дорога пустынна, она достала из кармана последнее письмо брата, и прочла, а затем перечитала его, подобно тому как с раздражением и в то же время упрямо люди бередят старые раны.

Затем она впала в дремоту и очнулась, лишь когда ее экипаж остановился для смены лошадей. Она осмотрелась: лошади были готовы, как и обещал ей г-н д'Аржантан; но, когда она осведомилась о нем, ей ответили, что он отправился вперед.

В течение пяти минут перепрягали лошадей.

Затем коляска двинулась по дороге в Блуа.

На первом же подъеме путешественница заметила своего галантного спутника: он ехал шагом, словно поджидая ее; подобная дерзость, если только так это можно расценить, была столь извинительна, что ее тотчас же простили.

Вскоре мадемуазель Ротру догнала всадника.

На сей раз она заговорила с ним первая, чтобы поблагодарить его за проявленную им предупредительность.

— Я благодарю, — ответил молодой человек, — свою счастливую звезду, которая привела меня к полицейскому комиссару одновременно с вами и позволила уступить вам очередь, а также узнать из вашего паспорта, куда вы направляетесь. В самом деле, судьбе угодно, чтобы наши пути сошлись: вы едете в Витре, а я — в город, расположенный в шести-семи льё от него, в Динан. Если вы не задержитесь в этих краях, мне, по крайней мере, будет приятно познакомиться с очаровательной особой, а также иметь честь сопровождать ее на протяжении девяти десятых этого пути. Если же, напротив, вы останетесь там, то, поскольку я буду всего лишь в нескольких льё от вас и дела вынуждают меня разъезжать по трем департаментам: Манш, Кот-дю-Нор и Иль-и-Вилен, — я попрошу у вас разрешения, когда судьба забросит меня в Витре, напомнить вам о себе, при условии, конечно, если для вас в этом не будет ничего неприятного.

— Я еще сама не знаю, сколько времени пробуду в Витре, — отвечала молодая женщина скорее доброжелательно, чем сухо. — В награду за службу моего отца меня назначили, как вы узнали из моего паспорта, начальницей почты в Витре. Но я не думаю, что буду сама исполнять свои обязанности. Революция разорила меня, и мне придется извлечь какую-то пользу из милости, что оказывает мне правительство. Это означает, что я продам или сдам свою должность и буду получать за нее ренту, избавившись от необходимости служить самой.

Д'Аржантан поклонился с лошади, словно удовлетворившись этим признанием и как бы выражая признательность особе, в конечном счете не обязанной перед ним отчитываться.

Таким образом, у них завязался разговор на нейтральные темы, которые не затрагивают человеческой души, но соприкасаются с ее потаенными уголками.

О чем они могли говорить, направляясь в Витре и в Динан, как не о движении шуанов, которое наводило ужас на три или четыре департамента, входящие в состав древней Бретани?

Мадемуазель Ротру выразила сильное опасение попасть в руки тех, кого называют разбойниками.

Вместо того чтобы разделить с ней это опасение или усилить его, д'Аржантан воскликнул, что, если с его попутчицей случится подобная беда, он будет самым счастливым человеком на свете: когда-то он учился в Рене вместе с Кадудалем и ему теперь представится случай выяснить, так ли верен прославленный вождь шуанов своим дружеским привязанностям, как утверждали.

Мадемуазель Ротру задумалась и перестала поддерживать беседу, а затем она утомленно вздохнула и сказала:

— Я устала сильнее, чем полагала, и думаю, что остановлюсь в Анже хотя бы на одну ночь.

Казалось, что г-н д'Аржантан обрадовался вдвойне, узнав, что мадемуазель Ротру сделает остановку в Анже. Лишь человек, имевший большой опыт в верховой езде и столь превосходный наездник, каким был г-н д'Аржантан, мог преодолеть, подобно ему, ряд этапов из Парижа до Анже без отдыха, даже если предположить, что он ехал из столицы, а не из более далекого города. Таким образом, он решил сделать остановку одновременно со своей попутчицей по двум причинам: во-первых, чтобы отдохнуть, и, во-вторых, чтобы немного ближе познакомиться с ней.

Несмотря на то что в его паспорте было указано местожительство в провинции, г-н д'Аржантан, обладавший изысканными манерами и говоривший на безукоризненном языке, являл собой тип парижанина, не просто жителя Парижа, а обитателя аристократических кварталов города.

Он был очень удивлен — хотя ничем не выдал этого, — что после обмена ничего не значащими словами с совершеннолетней и красивой особой, которая путешествует одна, как мадемуазель Ротру (и к тому же, что говорит не в ее пользу, под защитой паспорта, подписанного Баррасом), их беседа не стала более откровенной, а знакомство не сдвинулось с места.

Покинув кабинет полицейского комиссара, он поехал вперед, зная, что направляется в ту же сторону, что и путешественница, чей паспорт был зачитан в его присутствии; но, еще не зная, каким образом она проделает этот путь, он вознамерился проделать его вместе с ней. Когда же наутро д'Аржантана догнала превосходная коляска и он увидел, что она служит гнездышком прелестной перелетной птичке, он вновь пообещал себе это и очень хотел сдержать свое обещание.

Однако мадемуазель де Фарга, как мы видели, в меру отвечая на авансы своего попутчика, так и не позволила ему поставить носок сапога на ступеньку экипажа, куда у него на миг мелькнула надежда проникнуть.

Таким образом, остановка в Анже и ночной отдых пришлись как нельзя кстати, чтобы г-н д'Аржантан