Он предложил мне место, и я согласился, хотя такой вид передвижения явно задерживал мое возвращение на добрый час.

Но при всех условиях, с такой новостью я всегда приду слишком рано.

Домой я добрался уже затемно.

Дженни ждала меня у двери дома; на ее спокойном лице играла легкая улыбка.

Да и в самом деле, какую другую беду она могла предвидеть, кроме этого долгового обязательства, по которому я должен был отдать две гинеи, тем самым уменьшая наше и без того малое состояние?!

И я, видя это нежное и доверчивое лицо, говорил себе:

«Горе тому, кто обратит это спокойствие в тревогу, а эту улыбку – в слезы!»

Увы, тот, кому предстояло совершить невеселую метаморфозу, был я сам!

Она не ожидала, что я возвращусь на повозке, движущейся столь медленно! Однако, когда повозка остановилась у пасторского дома, Дженни разглядела меня даже в ее темной глубине.

– Так это ты, мой дорогой Уильям! – радостно воскликнула она.

Затем, заметив медлительность моих движений, встревожилась:

– О Боже, уж не болен ли ты или, может быть, ранен?

– Богу было угодно, – откликнулся я, – чтобы я вернулся не с перемежающейся лихорадкой или переломом ноги, а всего лишь с одной новостью!

Тут она поняла, что я принес весть о какой-то большой беде.

– Господь мне возвращает тебя живым и невредимым, возлюбленный моего сердца, – сказала она, – а остальное – пустяки!

Затем она помогла мне сойти с повозки, поблагодарила крестьянина тем нежным голосом, что сам являет собой вознаграждение, и крестьянин уехал, успев шепнуть мне:

– О господин Бемрод, такая жена – воистину благословение Неба!

Мы с Дженни направились в дом. Я шагал впереди и вошел в свой кабинет, не произнеся ни единого слова.

Там я сел, привлек жену к себе на колени и сказал:

– Дитя мое дорогое, жди одну из самых больших бед, какие могут нас постигнуть.

Дженни побледнела.

– О Боже! – воскликнула она. – Уж не при смерти ли мой отец или моя мать?

– Нет, нет!

– Ну что же, – со вздохом облегчения произнесла она, – ты рядом живой и невредимый, родители мои живы, благодарение Господу! Я жду несчастье, которое ты принес мне, Уильям, и жду, можно сказать, не то что со смирением, а с радостью, ведь оно ниспослано мне Всевышним и передано через твои руки.

Я рассказал ей обо всем, что произошло у купца; правда, поскольку мне не хотелось жаловаться на моего хозяина-медника, я умолчал о визите к нему.

Во время моего рассказа я чувствовал, как два-три раза дрожь пробегала по телу Дженни.

Это убедило меня, что Дженни не столь уж нечувствительна к тому, что с нами произошло, как она хочет мне это показать.

– Да, – произнесла она озабоченно, когда я закончил, – ты прав, мой друг, это серьезно.

– А что ты думаешь о незнакомце, выкупившем это злосчастное долговое обязательство? – спросил я.

– Думаю, что это враг.

Мой хозяин сказал мне то же самое – совпадение удивительное! Два человека, такие прямодушные и такие честные, как медник и моя жена, не могли ошибиться одновременно.

– Я думаю так же, как ты, моя Дженни; но кто может быть этим врагом?

– Кто может быть тебе врагом, Уильям? Подумай хорошенько.

– Да я, кроме ректора, решившего посадить своего племянника на мое место, никакого другого врага не знаю.

– Золотое сердце! – прошептала Дженни. – Ну же, поразмысли еще!

– Никто не приходит на ум… Далеко он или близко от меня?

– Далеко ходить не надо, бедный мой Уильям.

– В таком случае, этот враг где-то поблизости от меня?

– Да.

Я перебрал в памяти всех тех, кого мои заслуги могли сделать моими врагами, затем тех, чьим интересам в Ашборне я мог нанести ущерб, затем тех, чью гордыню я, быть может, осознанно или неосознанно, уязвил.

Вот тут-то и пришла мне в голову страшная мысль.