полюбила вас?

Арман упал на стул. Сначала он не мог произнести ни одного слова?

— Ну что же? — повторила Фульмен.

— Меня обманули!

— Обманули?

— Да.

— О, только, во всяком случае, не я…

Голос Фульмен звучал так искренно, что молодой человек не мог не поверить ей.

— Наконец, — возразила она, — объясните же мне, видели вы ее или нет?

— Видел.

— И что же?

— Она ждала кого-то… Этот кто-то должен был прийти к ней той же дорогой, по которой пробрался я… и этот кто-то был не я…

И Арман вкратце рассказал свое свидание с Дамой в черной перчатке и странное открытие, сделанное им в комнате студента. Фульмен слушала его, нахмурив брови.

— О, — сказала она наконец, — это не вас обманули, а меня.

— Вас? — спросил Арман.

Танцовщица с минуту молчала, но ее большие глаза метали молнии, ноздри вздрагивали, а искривленные губы свидетельствовали о сильнейшем раздражении.

— Скажите, — спросила она наконец Армана, садясь рядом с ним, — верите вы мне?

— Да, — сказал Арман.

— И вы исполните все, что я вам посоветую?

— Приказывайте, я буду повиноваться.

— В таком случае клянусь вам, — продолжала она, — что не позже, как через неделю я сорву маску с этой женщины, и вы узнаете все, всю ее жизнь.

— Вы думаете?

— Я уверена в этом.

— Что вы прикажете мне делать?

— Завтра утром, на рассвете, вы вернетесь в дом, где находится комната студента, в которой вы видели портрет.

— Я пойду… Затем?

— Вы застанете студента дома.

— О, я убью его… — вне себя воскликнул Арман.

— Нет, — возразила Фульмен, — но вы предложите ему выбрать: или драться с вами немедленно без свидетелей на оружии, которое вы принесете с собой, или последовать за вами. Потом вы попросите его сесть в вашу карету и привезете сюда. Остальное предоставьте мне.

— А если я его не застану дома?

— Вы подождете на площади, пока он не вернется.

— Но я его не знаю!

— Его зовут Фредериком Дюлонгом. Каждый день в одиннадцать часов его можно застать в кафе Табурэ на углу Одеона. Но вы должны застать его дома… Невозможно, чтобы он не вернулся.

Сын полковника Леона расстался с танцовщицей в полночь и вернулся домой в Шальо. Старый Иов ждал его с нетерпением.

— Ах, господин Арман, — сказал он ему. — Я и сказать не могу, что я перечувствовал во время вашего отсутствия; я просто с ума сходил.

— Отчего это, мой старый друг?

— У меня было предчувствие, что с вами случится несчастье…

Арман пожал плечами.

— Ты действительно сумасшедший, — сказал он.

И, не спросив объяснения у старого слуги, он отправился в спальню. Но он не лег в постель, а, устремив глаза на стенные часы, с беспокойством ждал наступления дня. В пять часов он позвонил. Грум, в крайних случаях исполнявший обязанности кучера и занимавший в то же время должность камердинера, вошел полуодетый и совершенно заспанный.

— Патрик, — приказал ему Арман, — заложи Тома в карету…

Грум от удивления выпучил глаза.

— Разве барин дерется на дуэли сегодня утром? — спросил он.

— Нет. Смотри, не разбуди как-нибудь Иова.

— О! — прошептал грум. — Иов у себя в комнате, он выходит в сад, и туда не будет слышно, как выедет Том.

Грум ушел одеваться, потом вывел ирландского рысака и заложил его в карету. Арман тем временем надел пальто и взял маленький ящик из кленового дерева, украшенный перламутровыми инкрустациями, в котором были заперты пистолеты.

Арман прошел из своей комнаты во двор с предосторожностью школьника, задающего тягу. Несмотря на полную независимость, Арман прекрасно знал, что если ворчун увидит его выходящим из отеля в такой ранний час, то немедленно поднимет крик. Но, к счастью, старик Иов не проснулся.

Арман приказал груму, садясь в карету:

— Поезжай на площадь Эстрапад. Я не знаю номера дома, но укажу тебе его.

Патрик, выехав со двора, пустил рысака во всю прыть, и тот помчался, как стрела, по Елисейским полям и набережным.

Дорогой Арман, находившийся со вчерашнего дня в сильно взволнованном состоянии, справился наконец со своим волнением и снова сделался спокоен. Несмотря на стыд и гнев, испытываемые им при мысли, что ему предпочли бедного студента — ему, столичному льву, истому джентльмену и лихому наезднику, — несмотря на чувство сильнейшей ревности, увеличивавшейся еще от уязвленной гордости, сын полковника придал своему лицу выражение бесстрастия и холодности. Карета остановилась у площади Эстрапад. Арман вышел из нее и приказал груму:

— Следуй за мною. Ты остановишься у двери дома, куда я войду, и будешь ждать меня.

Только что начало светать. Площадь была пуста, а дождь продолжал накрапывать.

Арман тотчас же узнал дом, где он был накануне и который показался ему и теперь необитаемым. Дверь была заперта. Он постучал, как и накануне. Дверь отворилась сама собою.

Хотя на этот раз у молодого человека не было витой свечи, он все же храбро направился ощупью по темному коридору, поднялся по лестнице, считая этажи, и остановился на том же самом, где и накануне ночью. Дверь десятого номера, которую молодой человек, убегая, оставил открытою настежь, была затворена, и рука Армана тщетно искала ключ в замке.

Очевидно, кто-нибудь вошел в комнату после его ухода. Сердце молодого человека забилось от волнения.

«Он вернулся», — подумал Арман и, не колеблясь, сильно постучал. Сначала никто не ответил, но, прислушавшись, Арман услышал звонкий храп спавшего. Он снова постучал, потом еще раз. Вдруг на лестнице, на нижнем этаже, раздался неприятный крикливый голос.

— Что там за шум наверху!

Арман отошел на минуту от запертой двери N 10, вернулся на площадку лестницы и крикнул:

— Это друг г-на Фредерика Дюлонга, которому необходимо видеть его по крайне важному делу.

— Г-на Дюлонга? — гнусливо спросила привратница, так как это была именно она. — Ну, что ж, он в прекрасном виде.

— Он, однако, дома…

— Разумеется. Но он пьян… и если бы вы даже начали палить из пушек Дома инвалидов или зазвонили в колокол собора Богоматери, то и тогда не разбудили бы его.

— Но мне необходимо его видеть.

Арман спустился с лестницы, руководясь светом свечи, которую держала привратница, и сунул ей в руку