Ему сказали, что убийца был тоже морской офицер, служивший на одном с ним корабле.

«Странно, — подумал виконт, — случай заменил наше общество. Можно подумать, что судьба, видя наше затруднение, пришла к нам на выручку».

Действительно, офицеры поссорились совершенно случайно и решили покончить спор дуэлью. Шевалье был тут ни при чем.

Вернувшись в Париж, де Ренневиль снова был озабочен исчезновением шевалье, но не мог напасть на его след; тогда он написал госпоже д'Асти, бывшей мадемуазель Маргарите де Пон. Маргарита не имела никаких известий о муже и повсюду искала его.

Ренневиль начал угадывать правду.

«Д'Асти и Гонтран дрались, — решил он, — и убили друг друга».

Виконт, явившись к полковнику, рассказал ему о случившемся, и тот готов был поклясться также, как и он, что д'Асти умер, когда дверь внезапно отворилась и оба они вскрикнули.

На пороге стоял человек, одетый во все черное, бледный, едва державшийся на ногах, хотя глаза его мрачно горели. Это был шевалье.

— Черт возьми! — воскликнул полковник. — Это вы или ваша тень?

— Я.

— Значит, вы не дрались?

— Напротив, и в течение двух месяцев я был на краю могилы.

Шевалье рассказал, что, упав первым во время ужасной дуэли, он пролежал несколько часов без памяти в переулке, пока его не подобрали тряпичники и не перенесли к себе.

Там ему была оказана первая помощь доктором. В тот вечер при нем не было никаких бумаг, благодаря которым можно было бы установить его личность, и там как у него началась сильная лихорадка, сопровождавшаяся потерей сознания, и он не мог сказать ни своего имени, ни указать места жительства, то его перевезли в больницу.

В продолжение шести недель он был между жизнью и смертью и никому не было известно, кто он такой; придя в себя, он счел благоразумным приписать свое положение покушению на самоубийство и сообщил, что живет в Париже в помещении, которое занимал со времени своей женитьбы.

Дуэль на кинжалах была явлением, столь мало правдоподобным, что словам шевалье поверили, и тщательные розыски, производившиеся полицейским комиссаром, не привели ни к каким результатам.

— А теперь, — сказал шевалье, кончая свой рассказ, — как видите, я на ногах и поспешил явиться, полковник, по вашему приказанию. В чем дело?

В эту минуту вошел барон Мор-Дье, и полковник увидал, что все живые члены общества налицо.

— Господа, — сказал он, — я собрал вас затем, чтобы обозреть труды, которые исполнило наше общество, и достигнутые им результаты.

Затем, обращаясь к Гектору Лемблену, он прибавил:

— Вы были дезертиром, без средств к жизни, и имели перед собою страшную перспективу разжалования и смертной казни. Общество избавило вас от единственного человека, который мог бы доказать ваш бесчестный поступок, и оно сделало вас счастливым супругом женщины, которую вы любили; довольны ли вы вашим супружеством?

— Да, — сказал Лемблен.

— Итак, вы ничего более не требуете от нашего общества?

— Ровно ничего.

— Отлично.

Тогда полковник обратился к Эммануэлю.

— Вы чуть не лишились наследства маркиза Флара, вашего приемного отца, пожелавшего жениться, когда ему стукнуло шестьдесят пять лет. Вы никогда не добились бы права носить его имя, если бы генерал де Рювиньи был жив. Благодаря нашему обществу генерал и маркиз умерли вовремя, и вот теперь вы маркиз де Флар-Монгори и супруг баронессы Мор-Дье. Удовлетворены ли вы?

— Конечно, — согласился Эммануэль.

— Нужны мы вам еще?

— Нет.

Полковник обратился тогда к д'Асти.

— А вы, шевалье?

— Я, — сказал д'Асти, — катаюсь, как сыр в масле, в своем замке Порт, а пятьдесят тысяч ливров жены кажутся мне совершенно достаточной рентой для такого благонравного дворянина с сельскими вкусами, каков я.

— Итак, вы ничего более не требуете?

— Ничего, кроме вашего дружеского расположения.

— А вы, господин Мор-Дье, вы получили по закону миллион после смерти отца, который, без сомнения, не оставил бы вам его?

— Говоря по правде, полковник, я удовлетворен вполне.

Наконец полковник сказал де Ренневилю:

— Вы же более обязаны случаю, чем нам; вы разбогатели без нашей помощи. Общество к вашим услугам.

— Честное слово, — возразил виконт, — я ровно-таки ничего не хочу.

Полковник ожидал именно такого ответа. Он принял важный и загадочный вид и продолжал:

— Следовательно, из семи членов общества пятеро вполне счастливы, а один умер. Мертвым ничего не нужно; значит, остался только я, ваш глава, который ничего не получил. Надеюсь, господа, что вы никогда не считали меня таким человеком, который делает добро ради добра, нечто вроде благодетеля человечества, совершенно бескорыстным.

— Конечно, нет, — сказал шевалье. — И общество готово служить вам, полковник.

— Увы! Господа, — вздохнул полковник. — Я слишком стар для того, чтобы блестящая партия могла упрочить мое будущее, и у меня нет надежды на получение наследства. Я не хочу просить у вас ни убить мужа, ни дядю, ни кузена…

— Ну, что ж! Общество исполнит все, чего бы вы ни пожелали.

Полковник подумал с минуту, потом сказал:

— До сих пор я извлек единственную пользу из моего труда: я до мелочей изучил жизнь каждого из вас и написал ее в двух экземплярах с приложением оправдательных документов.

Все присутствовавшие вздрогнули.

— Копия с моих мемуаров находится на корабле, отходящем в Америку. Оригинал хранится у старого доверенного слуги, получившего приказание в случае, если бы я не вернулся в течение двадцати четырех часов, отнести его королевскому прокурору вместе с вашими письмами.

— Полковник! — воскликнул д'Асти с упреком.

— Друг мой, — спокойно продолжал полковник, — дело всегда остается делом… вы можете не согласиться на мое предложение… вы можете убить меня… Боже мой! Все надо предвидеть…

— Ого! — проворчали некоторые из членов общества. — Он хочет потребовать себе львиную долю.

— Господа, — продолжал полковник, — мне казалось, хотя, быть может, я и ослеплен в данном случае авторским самолюбием, что мои мемуары стоят миллион; этот миллион может составить приданое моему сыну Арману. Что вы об этом думаете?

— Клянусь! — воскликнул шевалье. — Ваши требования настолько же скромны, насколько справедливы.

— Господа, вас пятеро, — сказал полковник, — пусть каждый из вас подпишет мне чек в двести тысяч франков на своего банкира, и мы будем квиты. Я сожгу свои мемуары и уеду в провинцию…

Хотя, говоря это, полковник казался вполне спокойным, но он гладил рукою рукоятку револьвера, лежавшего в широком кармане его гусарских брюк, и приготовился пустить пулю в голову первому возразившему; к счастью, все были у него в руках и все подписались…

На следующий день компрометирующие письма и бумаги были сожжены до последней, и Арман очутился обладателем пятидесяти тысяч ливров годового дохода. Но был на свете еще один человек, также писавший