Маркиз вздрогнул.

— Итак?.. — спросил он.

— На почтовых лошадях, которые будут мчаться во весь опор, переезд этот можно совершить в двенадцать часов. Но вы должны проехать это расстояние в течение десяти часов.

— Я? — вскричал маркиз, отступая в изумлении.

— Карета готова, а ямщик ждет вас, сидя на козлах, у садовой калитки вашего отеля; вы накинете плащ на ваш бальный костюм, захватите пистолеты, сядете в карету и покатите…

— Уехать! Да вы шутите! Я женился только в полдень, и еще сегодня утром вы сказали мне…

— Ваша карета остановится только в Гавре, — спокойно продолжал шевалье, — и как раз на набережной большого дока. Вы выйдете из кареты и прикажете провести себя на борт «Греческого огня» — так называется пароход, на котором вы будете продолжать путешествие.

— Великий Боже! — пробормотал маркиз. — Куда это вы меня посылаете?

— В Амстердам, дорогой мой, — сухо ответил шевалье. — Там вы встретите двоюродного брата Ренневиля, офицера голландского» флота; вы найдете его в «Золотом роге», гостинице, находящейся на пристани, и вызовете его на дуэль… Остальное для вас пустяки… Этот дьявол Ренневиль, — с улыбкой прибавил шевалье, — круто повернул дело. Он собрал все сведения в продолжение двух недель. Итак, голландский моряк снимается с якоря 11-го и отправляется в Индию, а сегодня 5-е. Следовательно, в вашем распоряжении целых шесть дней, чтобы избавить нашего друга Ренневиля от кузена, который стоит у него поперек дороги. Путешествие займет туда и обратно две недели. Вы вернетесь к тестю и жене и будете счастливы.

Говоря это, шевалье ехидно улыбался. Гонтран на минуту остолбенел и спрашивал себя, уж не сделался ли он игрушкой кошмара; он с отупелым видом посмотрел на д'Асти… но тот сказал:

— Скорее, маркиз, вам нельзя терять ни минуты. Слова эти вывели Гонтрана из оцепенения; он отступил на шаг и, подняв гордый, полный негодования взор на шевалье, спросил:

— А что, если я не поеду?

Шевалье пожал плечами и указал рукой на каминные часы.

— Вам прекрасно известно, что время не ждет и что нам некогда заниматься шутками. Напишите карандашом коротенькую записку вашей жене и идемте…

Бледность де Ласи сменилась ярким румянцем, свидетельствовавшим, что сильный гнев наступил после удрученного состояния.

— Я не шучу, — сказал он, — я не хочу ехать и не поеду! Я не хочу долее оставаться в вашем обществе, среди разбойников, и быть соучастником ужасных преступлений. Возвратите мне мою свободу, и я дам честное слово дворянина, что сохраню вашу тайну.

— Друг мой, — сказал шевалье, разражаясь взрывом смеха, — вы прекрасно знаете, что из общества, подобного нашему, выйти нельзя и что только смерть может развязать нас. Я нахожу, что вы великолепны, маркиз, с вашим словом дворянина и презрительным видом; но разве вы забыли наши взаимные клятвы и то, что каждый из нас обязан служить всем остальным, что он сделался послушным орудием, вещью, агентом, единственная цель которого служение общему делу? Ах, маркиз, вы неблагодарны, потому что без нашей помощи вам никогда не удалось бы жениться на мадемуазель де Фруадефон; но я вам прощаю ваше минутное заблуждение; я понимаю, как вам грустно расстаться с молодой женой. Но горе ваше пройдет, и тогда вы поймете, как преступна была ваша строптивость. Довольно! Нельзя дольше колебаться, время бежит… отправляйтесь!

Оттенок иронии, звучавший сначала в голосе собеседника де Ласи, уступил место более мягкому тону, в котором слышалась, однако, железная воля.

— Милостивый государь, — вдруг сказал маркиз, — когда я вступал в ваше общество, я не предвидел, что могу жениться. В течение двух лет я исправно исполнял свои обязанности; оказанными мною услугами общему делу я щедро заплатил за благодеяния, которые получил. Стало быть, я могу расстаться с вами. Вы прекрасно знаете, что, выдавая вас, я выдал бы и себя… Вы говорите, что нуждаетесь в моей шпаге, моей ловкости, храбрости? Но вы сами, шевалье, разве не так же ловки и храбры, как и я?

— Извините, дорогой мой, — возразил шевалье, — вам хорошо известно, что я в счет не иду, потому что я заменяю полковника, по крайней мере, временно. Я не могу в одно и то же время и руководить и исполнять.

— В таком случае, — вне себя от гнева воскликнул маркиз, — будь что будет, я отказываюсь ехать!

Шевалье пожал плечами.

— Вы с ума сошли! — сказал он.

— Сошел с ума! — надменно возразил Гонтран. — Нет, я не сошел с ума, а утомился. Я был безумцем в то время, когда, будучи человеком с чистой и незапятнанной совестью, вступил в союз с вами, людьми бесчестными! Я был безумцем, когда в отплату за возвращенную мне любовь Леоны убил, чтобы услужить вам, генерала де Рювиньи и Октава де Верна… Я был безумцем, когда я уступил вам Маргариту! Теперь я не безумец более!

Гонтран выпрямился, гордый и спокойный, и смотрел прямо в глаза шевалье.

— Постойте! — насмешливо остановил его шевалье. — Вы упомянули о Маргарите? Говоря по правде, дорогой мой, приказание, с которым я явился к вам, с моей стороны маленькая месть… Вы слишком сильно любили Маргариту… и она вас тоже сильно любила… Видите ли, — продолжал он, — с ненавистью смотря на Гонтрана, — хотя мне и принадлежит сама Маргарита и ее приданое, но я не владею ее сердцем: она ненавидит и презирает меня. Понимаете ли вы это, друг мой? Вследствие клятв и уз, связывающих вас с обществом, оно приказывает вам ехать сегодня же вечером.

— Я не уеду! Прошу уйти!

Шевалье спокойно скрестил руки на груди и посмотрел прямо в глаза Гонтрану; улыбка его была отвратительна, и Гонтран понял, что ему нечего ждать от этого человека ни справедливости, ни, пощады.

— Итак! — вскричал Гонтран. — Если вы вносите в дела общества вашу личную месть, сударь, то прекратим спор. Завтра я буду к вашим услугам и, при помощи Божьей, избавлю мир от такого негодяя, каковы вы. Но сегодня…

Из груди де Ласи вырвался стон, который он постарался подавить.

— Разве вы забыли, — пробормотал он, — что я уже пролил кровь двоих.

— Ради общей пользы, маркиз.

— Итак! — вскричал де Ласи вне себя. — Если вы хотите, идем! Один из вас убьет меня, или вы все до последнего умрете от моей руки.

И Гонтран бросил перчатку в лицо д'Асти; тот побледнел от злости, но сдержался.

— Пойдемте! — сказал он. — Но мне кажется маловероятным, чтобы вы выдержали такую игру.

— Может быть… идемте.

Чтобы выйти из отеля, де Ласи приходилось пройти через главный двор или садом, который выходил в пустынный переулок и сообщался с ним потайной калиткой. Через нее-то и вошел в отель шевалье; де Ласи увидал там почтовую карету, предназначавшуюся для его путешествия в Гавр. Маркиз, не желая возбудить подозрения насчет своего исчезновения, выбрал этот путь. Шевалье приказал кучеру ехать обратно и остался наедине с маркизом, который снова запер калитку.

В эту минуту ночной ветерок донес до них звуки прелюдии к вальсу.

— Сударь, — сказал маркиз, касаясь пальцем плеча своего сообщника, — нас всех семеро. Следовательно, чтобы вернуть себе свободу, мне придется убить шестерых.

— Совершенно верно, — сказал, поклонившись, шевалье.

— Когда я вас убью, останется только пятеро.

— Вполне верно.

— Итак, — спокойно заметил маркиз, — я начну с вас.

— Мне кажется, нам надо сначала достать оружие.

— Да, но вы забыли, что каждый из нас всегда носит при себе кинжал, рукоятка которого изображает руку скелета.

— Правда, но на кинжалах не принято драться.

— Ну, так мы введем это оружие в моду. Начнем же, шевалье.