Потянувшись к нему, Морн схватила его руки – такие же, как у его отца; руки настолько сильные, что они могли победить Ника.

– Ничто из происходящего не имеет для тебя смысла, – сказала она, словно умоляя. – Я знаю это. Все, что ты чувствуешь – неправильно. Если ты задумаешься, то сможешь понять, что случилось. Я все объясню тебе – я помогу тебе всем, чем смогу. Не здесь. Ты должен верить мне. Ты думаешь, что ты Морн Хайланд, но это не так. Я – Морн Хайланд. Ты знаешь, как она выглядит. Как я. А ты не похож на нее.

Твое имя – Дэвис Хайланд. Я – твоя мать. Ты – мой сын.

Голос Ника загремел, словно его передавали по динамикам, и заполнил все помещение.

– И Ангус, черт бы его побрал, Фермопил твой трахнутый папаша!

Пока он ярился, доктор – или власти на Станции Возможного – приглушал звук передачи. Он казалось блекнул, проклиная все на свете.

Взгляд Дэвиса на мгновение обратился к Нику. Морн увидела, что сын хмурится от унаследованного отвращения. Затем он снова посмотрел на нее. И теперь его недовольство превратилось в панику.

– Я не понимаю, – прошептал он из-за маски. – Ты – это я. Ты – это то, что я вижу в своей голове, когда вижу себя. Я не могу вспомнить… Кто такой Ангус Фермопил?

– Я помогу тебе, – настойчиво заявила она. – Я все объясню. Я помогу тебе вспомнить. Мы все вспомним вместе. – Ее собственная маска, казалось, искажала ее голос; она не могла сделать так, чтобы достучаться до него. – Но не сейчас. Не здесь. Это слишком опасно.

Просто верь мне. Пожалуйста.

– Это не подтверждается ожидаемой реальностью, – сказал доктор. Одним ухом Морн слышала странные звуки амнионской речи, другим – язык, который она знала. – Процедура вызывает полную и неподдающуюся лечению потерю мотивации и функций. Анализ желателен. – И, словно обращаясь к одному из компьютеров, амнионец приказал: – Полная физиологическая, метаболическая и генетическая раскодировка, высший приоритет.

Внезапно Дэвис поднял Морн. Он поставил ее на ноги и позволил ей идти самостоятельно; но когда ее колени подгибались, он поддерживал ее локтем. Так же, как и его отец, он был на два дюйма ниже ее ростом.

Почти задыхаясь от паники, он пробормотал:

– Я – Морн Хайланд. Ты – Морн Хайланд. Это неправильно.

– Я знаю, – ответила она, потрясенная до глубины души. – Я знаю. Это неправильно. – Она отчаянно пыталась подтвердить его судорожное хватание за реальность, чтобы он не сошел с ума. – Но у меня не было другого способа спасти твою жизнь.

Он продолжал смотреть на нее глазами, полными пустого непроходящего ужаса.

– Лучше поверь ей, – грозно рявкнул Ник. – Она никогда не говорила правды мне, но она говорит ее тебе. Она едва не довела нас до распыления в подпространстве, ради того, чтобы спасти твою дерьмовую ничтожную жизнь.

Морн игнорировала его. Ее сын нуждался в ней, ее сын; ее разум в теле Ангуса. Его ужас был таким же ощутимым, как и ее. У нее не оставалось внимания, чтобы тратить его на ярость Ника – или его печаль.

Подошел доктор и остановился перед ней и Дэвисом.

– Вы желаете быть покрытыми одеждой, – сказал он. – Общеизвестно, что люди предпочитают одежду. – Одна из его рук протянула скафандр и ботинки, сделанные из странного материала, который, казалось, поглощал свет. – Слабость человеческой кожи порождает страхи. Это расовый дефект, легко устранимый Амнионом.

Шокированная Морн осознала, что доктор, вероятно, пытается успокоить Дэвиса.

– Одевайся, – мягко, но настойчиво заявила она. – Мы должны вернуться на «Каприз капитана». Там и поговорим.

Затем она отступила на шаг, чтобы показать ему, что может обходиться без поддержки.

Он послушался, не потому, что верил ей, не потому, что отбросил все страхи, когда решил ей поверить – она знала это так же четко, как знала себя самое – а потому, что нагота делала его бессильным против стыда и уязвимым. С трудом, словно мозг не полностью контролировал движения, он взял скафандр и надел его; сунул ноги в ботинки. Ботинки были ему велики, но это было неважно.

Сернистый свет, казалось, не касался его, заливая только лицо и руки; его одежда отталкивала желтизну, словно воду. Но это придавало лицу Дэвиса болезненный цвет, и контраст сделал его еще более похожим на его отца; более злобным и менее уверенным в себе.

– Вы закончили? – прохрипел Ник. – Я хочу выбраться отсюда.

– Возвращение на ваш корабль может состояться, – сказал амнионец. – Вас будут сопровождать. – И через мгновение он добавил:

– Дальнейшее насилие не приветствуется.

Охранники отпустили руки Ника.

– Велите ему оставить меня в покое. – Просьба Дэвиса звучала, словно каприз ребенка – испуганного ребенка внутри Морн.

– Я не собираюсь прикасаться к тебе, задница, – заявил Ник. – Во всяком случае, здесь. Ты придешь на мой корабль. Как только ты окажешься на борту, я сделаю все, что захочу, мать твою.

Дэвис посмотрели на Морн с тревогой и мольбой.