армию. Ещё до войны я начал изучать ваш прекрасный язык, мадемуазель. А теперь, когда представилась такая блестящая возможность…

— Блестящая для вас, барон, но очень печальная для нас, французов… Хотя… — Моника тряхнула головой, и её волнистые волосы рассыпались. — Я верю, что Франция ещё будет великой державой.

— Я тоже верю в это, мадемуазель! Разве можно надолго покорить свободолюбивый народ, народ с такой славной историей?

Губы девушки совсем по-детски полуоткрылись от удивления. Генрих сделал вид, что не замечает впечатления, которое произвели его слова.

— Так вы согласны помочь мне?

— Изучить язык не так просто, — уклонилась от прямого ответа Моника. — Для этого, кроме словарей и учебника, требуются способности ученика и учительницы. Мне кажется, вы могли бы найти лучшую помощницу, чем я.

— Нет, нет, я все хорошо обдумал, и именно на вас возлагаю большие надежды. Учтите, что у меня мало свободного времени, и то, что я живу в вашей гостинице, облегчает дело. Вы будете давать мне уроки тогда, когда ваши и мои свободные часы будут совпадать. Не забывайте, что этим вы не только оказываете услугу мне, а и… как бы это сказать… разрушаете преграды, отделяющие один народ от другого. Когда человек изучает какой-нибудь чужой язык, он невольно проникается духом этого народа. Ведь так? Начинает лучше понимать его культуру, стремления, желания… Я всё это изложил вам достаточно неуклюже, путано, но искренне.

— Ну, хорошо, — наконец согласилась Моника. — Но ведь надо иметь словари, учебники.

— Все это я уже приобрёл. И если у вас сейчас есть время, я бы попросил взглянуть на них. Возможно, придётся купить другие.

Моника заколебалась. Понимая причину её нерешительности, Генрих поспешил заверить:

— Честным словом я гарантирую вам полную безопасность.

Чуть покраснев, девушка поднялась по лестнице, ведущей во второй этаж, где находилась комната Генриха. Пропустив Монику вперёд, Генрих на минуту задержался в прихожей.

— Фриц, — сказал он тихонько денщику, — вот тебе деньги, сбегай, купи самых лучших конфет и фруктов.

Когда Генрих вошёл в комнату, Моника уже сидела у стола и просматривала словари.

— Как вы думаете, пригодятся?

— Я считаю, что словари неплохие. Тут есть грамматические правила, а в конце — готовые, наиболее ходкие фразы. Очень удобно для туристов и завоевателей.

— Вы жестоки, мадемуазель! Впрочем, мне как ученику это пойдёт на пользу. Что же касается этих ходких фраз, то я их усвоил настолько, что хорошо понял сказанное вами матери при первом нашем знакомстве.

— Неужели мои слова были настолько значительны, что вы их запомнили?

— Достаточно обидны, чтобы не забыть. Вы утверждали, что я много награбил.

Моника густо покраснела.

— Я не знала, что вы понимаете по-французски, — сказала она оправдываясь. — Поэтому не ждите, чтобы я попросила у вас прощения.

— Я жду лишь одного, чтобы вы сказали мне, когда мы сможем начать наши уроки. Конечно, я должен вначале согласовать это с вашей уважаемой матерью, мадам Тарваль.

— С мамой я сама всё улажу. А начнём… — Моника задумалась — Ну, хотя бы завтра, — сказала она решительно и, холодно кивнув головой, вышла.

— Для вас срочное задание от генерала, Гольдринг, сказал Лютц. — Нужно подыскать удобное место, чтобы провести пробную стрельбу из миномётов. Длина площади должна быть не менее шестисот метров, ширина — двухсот. Желательно, чтобы местность не была покрыта растительностью и чтобы не надо было выставлять сторожевые посты.

— А трава не помешает?

— Сориентируйтесь на месте. Будет проводиться испытание новых зажигательных мин. Я думаю, — продолжал Лютц подойдя к настольной карте, — вот тут, на северо-запад от Сен-Реми, есть плато, которое может нас устроить. Осмотрите его. Сделайте это после обеда. Ехать придётся верхом, машина там не пройдёт. Возьмите двух солдат из комендантской роты и обязательно захватите с собой автомат.

— Мой новый шестнадцатизарядный пистолет не хуже автомата.

— Будьте осторожны — есть данные, что партизаны бродят по окраинам города.

— Немедленно же выезжаю, герр гауптман.

Захватив оружие, Генрих через четверть часа уже ехал к плато в сопровождении солдата-коновода, вооружённого автоматом.

Километров через пять дорога кончилась, и дальше к плато вела лишь узенькая тропочка, круто взбиравшаяся вверх. Лошади стали пятиться, испугавшись крутизны.

— Оставайся с лошадьми и жди меня, — приказал лейтенант коноводу.

Бросив ему повод, Генрих начал карабкаться по тропинке вверх и вскоре оказался на плато. Оно действительно было большим — с километр в длину и метров четыреста в ширину — и упиралось в подножье высокой скалы. Никакой растительности, кроме травы, здесь не было, лишь справа, на самом краешке этого природой созданного полигона, росло несколько развесистых деревьев. Генрих пересёк плато и подошёл к скале. Вся площадь вокруг была покрыта большими каменными глыбами.

«Именно то, что нужно», — подумал Генрих и двинулся дальше, чтобы обойти всю площадку. Когда он повернул от скалы направо и очутился под деревьями, до него донеслись голоса. Оглянувшись, Генрих увидел на противоположной стороне плато двух одетых в штатское французов, которые только что вышли из-за скалы. У одного из них, старшего, на шее висел немецкий автомат. У другого оружия не было. Они шли в направлении виноградника, громко разговаривая.

Мысль о том, что он попал в критическое положение, молнией промелькнула в голове Генриха. Что же теперь делать? Его автоматический пистолет действует безотказно, а эти двое идут беззаботно, даже не оглядываясь вокруг. Подпустить ближе и стрелять, пока они его не увидели? Но ведь это не враги! Это друзья, которые так же, как и он, борются с врагом, с его и своим врагом. Выйти им навстречу и миром покончить дело? Но ведь он и слова сказать не успеет! Достаточно партизанам увидеть его мундир, и они начнут стрелять. Спрятаться за деревом? Но его все равно здесь заметят — ведь партизаны идут к виноградникам, которые начинаются сразу за деревьями.

Притаившись за стволом, Генрих крепко сжал свой пистолет и не сводил глаз с тех двоих. Они приближались. Когда партизаны были от него метрах в шести, он вдруг выскочил из-за укрытия и громко, даже слишком громко от волнения, крикнул:

— Олюмэ!

Ещё не вполне поняв, что произошло, партизаны остановились и, увидев направленный на них пистолет, медленно подняли руки.

Заметив, что младший из партизан сделал чуть заметное движение, Генрих достал левой рукой ещё один пистолет и сурово напомнил:

— Руки не опускать!

Партизаны, словно зачарованные, глядели на дула пистолетов.

— Если вы будете слушаться, я гарантирую вам не только жизнь, но и свободу, — резко меняя тон, сказал Генрих.

— Врёт! — зло бросил пожилой партизан.

— У вас есть шанс уйти отсюда. Только имейте в виду: если вы попытаетесь опустить руку или прикоснуться к оружию — я буду стрелять. А стреляю я так, что после этого вашим родственникам останется лишь поминать ваши души.