– Меня не устраивает твой вариант, – сказал Инглемаз. – Предлагаю сделать так. Я отпускаю твоих друзей – это условие я выполню сразу. Но тебя я отпущу только в одном случае: ты назовешь мне место, где спрятан Ключ.

– Друзей моих ты выпустишь, но как я могу быть уверенным, что ты выпустишь и меня? – Лис изобразил на лице неуверенность, тайно ликуя, понимая, что противник клюнул. – Мне нужны гарантии!

Инглемаз снова посмотрел на часы:

– Хо-ро-шо, – медленно произнёс Творец. – Время пока есть, я подумаю и лишний раз всё взвешу.

– Только взвешивай быстрее, – попросил Лис. – И ещё: как насчёт, чтобы пожрать?

– Я распоряжусь, – пообещал Инглемаз, сел в кресло и исчез вместе с ним.

Лис остался один. Он, насколько позволяла цепь, приблизился к месту, где только что был Инглемаз, и на всякий случай осмотрел пол. Если точка перехода там имелась, то основной механизм располагался под поверхностью, или это была переменно генерируемая точка. Вполне возможно, что перенос направлялся избирательно и выполнялся устройством вроде Ключа. Хотя нет, вспомнил Лис, Сварог говорил, что в пределах помещений резиденции Ключи не действуют вообще. Единственное место, куда и откуда возможно перемещение с помощью Ключей – терминал Центра. Почему так происходило, Сварог не знал или не говорил, но Лису казалось, что первое вернее.

Он лег на диван, закинул ноги на спинку и закрыл глаза. В голове ползали отрывочные и хаотичные мысли.

Как часто всё происходит совсем не так, как планируешь! Отправляясь на Землю вместе с Терпом и Монрой. Лис рассчитывал самое большее на то, что встретится с противодействием шаровиков, ведомых Ингваром Яновичем или Инглемазом, а в результате вообще оказался между молотом и наковальней. К тому же он никак не думал, что придётся столкнуться с некими технологиями, отличными от известных технологий Творцов.

Помимо всего прочего, Лис не мог пока однозначно сформулировать своё отношение к ситуации на Земле. Ну, пусть не на всей Земле, он всю Землю никогда и не видел, поскольку ранее наблюдал заграницу лишь в тенденциозных советских телехрониках (поездка в Болгарию – не в счёт), но в бывшей своей стране он успел кое-что заметить и, если не полностью понять, то как бы почувствовать «звериным чутьём охотника».

В стране произошли перемены – явные и значительные, полностью изменившие то, что называлось когда-то «новой исторической общностью людей» или попросту советским народом. Может быть, перемены эти не поменяли коренную сущность народа, но вынесли на поверхность жизни всё, что годами скрывалось за безобразной лубочно-приторной вывеской «развитого социализма».

Лис также интуитивно чувствовал, что изменения произошли и во всём остальном мире – он успел узнать не то, чтобы много, но почерпнул некоторую информацию из прочитанных газет, журналов и просмотренных телепередач.

Эти изменения не могли не произойти, если перестал существовать Советский Союз, рухнул биполярный мир противостояния капитализма и социализма, стремительно набирали силу многие государства, роль которых лишь полвека назад в глобальной политике вообще никто и не думал учитывать. И Лис смутно, но понял, что на смену идеологической борьбе, о которой взахлёб разглагольствовали ортодоксальные политологи СССР, начинает всё яснее выступать борьба религий, наций и рас. Дальний Восток, ещё немного – и станет китайским, а на южных границах России катастрофически ощущается давление исламских фундаменталистов при явном попустительстве руководства страны, бесстрастно наблюдающего за началом конца великой некогда империи.

А, в общем, может быть и не настолько уж бесстрастно: многие газетные публикации пестрели сообщениями, что уровень коррупции среди высших эшелонов власти в стране достиг критического уровня. США должны быть довольны – противостояние выиграно без единого выстрела! Хотя что ждёт сами Штаты в недалёком будущем?

Лис вспомнил рожи парней, вылезших из джипа на стоянке. Уж что-что, а патриотизмом они совершенно не светились. Пусть исламисты тащат сюда наркотики и травят молодёжь – какая разница, если и мы, скажем, можем тут заработать?

Крушение империи, гибель России… Лис вспомнил, как издевалась коммунистическая пропаганда над высказываниями русских интеллигентов и философов, не принявших Октябрьскую революцию, и вопивших, например, как А.Блок: «А это кто? Длинные волосы и говорит вполголоса: «Предатели, погибла Россия!» Должно быть писатель, вития…»

«Посмотрите, посмотрите господа кликуши!» – билась в радостно-восторженной истерике советская пропаганда. – «Страна не только не погибла, а спустя всего столько-то лет подняла промышленность, построила то-то, и то-то, и то-то, даже запустила ракеты в космос! Как ошибались те, кто пророчил упадок, как ошибался, например, великий фантаст Герберт Уэллс, назвавший Ленина «кремлёвским мечтателем»!»

Но свойство великих империй состоит в том, что они, как могучее дерево, не умирают мгновенно. Сначала идёт невидимый глазу процесс, затрагивающий корни, нарушается питание ствола, гибнет невидимый снаружи камбий. Затем распад неумолимо выходит на свет: отмирают отдельные листья, сохнут ветви, опадает струпьями кора. На этом фоне возможны некоторые отчаянные всполохи жизни, не желающей признавать смерть, в виде иногда пробивающихся новых побегов на отмирающих пнях, но это не возрождение, а лишь судороги.

Сколько лет агонизировали Египет, Персия или тот же Рим? Не сразу ведь, не одно столетие. И не является ли падение неизбежным уделом всех империй?

Как он ни старался себя уверить, что дела земные ему абсолютно безразличны, Лис почему-то не мог смириться, что Россия катится к закату. Он заявлял, что самым большим его желанием было не допустить, чтобы на Земле восторжествовали шаровики, но сейчас хотелось чего-то большего. Шаровики являлись чем-то привнесённым, чуждым. А что-то было не так на самой Земле, и хотелось понять, что же там не так?

Лис понимал, что невозможно ему одному что-то исправить тут в глубоком смысле слова, что надо быстрее освобождать друзей и сматываться в такой казавшийся сейчас благоустроенным и уже привычным мир Терпа, но что-то мешало действовать именно так. Он пока не признавался сам себе, но в глубине души, на самом краю сознания, ощущал, что забыть Землю не сможет, особенно, после того, что узнал.

Не сможет Лис найти покой и забвение в красивой жизни, и в щекочущих нервы приключениях на гранях искусственного мира, когда знает, что за невидимой стеной пространства лежит задыхающаяся от проблем политики и выхлопных газов зелёно-голубая планета, со всеми своими, казалось бы, ненужными и неважными для него глупыми проблемами. Планета, с которой можно полететь к настоящим звёздам, планета, которая могла бы так прекрасно жить без религиозных фанатиков, расистов и личностей, полагающих, что главнее всего на свете власть и подобострастное преклонение толпы.

Но нельзя стать несуществующим богом, нельзя придти к миллионам людей и дать всем счастье – оно же для каждого из этих миллионов своё. Ничего из этого не выйдет: утопию можно описать пером и словами, но реально создать её невозможно…

Лис потряс головой и сжал кулаки – не те мысли, в неподходящее время. Меньше сентиментов, больше трезвого расчёта! На войне как на войне!

Правда, пытаясь просчитать действия, Лис столкнулся с определённым неудобством. Сейчас главная сиюминутная сложность для него заключалась, конечно, не в политической ситуации и положении в России, а в том, что все годы странствий в мире Терпа, он действовал как одиночка. В самых сложных ситуациях Лис привык полагаться только на себя и отвечать только за собственную жизнь. Безусловно, иногда бывало трудно, и даже очень трудно, и помощь и поддержка своей команды ох как требовалась. Но в действиях одинокого волка, точнее – «лиса», были и неоспоримые преимущества. Над ним никогда не висела ответственность за других людей, никто не мог припереть к стенке, шантажируя захваченными в плен друзьями, и подобное одиночество давало полную свободу действий, делая его страшным, непредсказуемым и малоуязвимым врагом для тех, кто становился на пути с недобрыми намерениями. А когда от твоих действий зависит, например, жизнь любимой…

М-да, любимой… Лис поймал себя на мысли, что он лишь сейчас понял, какую роль для него играет жизнь Монры.