* * *Я всегда подгоняю поезд,Даже если он самый скорый,Потому что ничто не мчитсяТак же быстро, как жизнь сама.Я всегда подгоняю повесть,Даже если писатель хороший,Потому что ничто не мчитсяТак же быстро, как жизнь сама.А жизнь нельзя подгонять нисколько.Ее одну подгонять не надо.Потому что ничто не мчитсяТак же быстро, как жизнь сама.Жизнь — сама тебе скорый поезд.Жизнь сама — недлинная повесть.И ее подгонять не надо.А себя подогнать — не грех.* * *У нашей кровяной сестрыигла не ходит мимо вены,стихи не требуют игры,напротив — подлинной отменывсех наших прочерков в судьбе,черновиков, тетрадок тайных,ночных попутчиков случайныхбез сожаленья о себе.Другая, может быть, сестра,другую б выхватила фразу,а эта так была добра,что чернота возникла сразу,и то, что голосом зовема в юности б назвали: гонор! —дверной заполнило проем,как долго-долгожданный донор.У той иглы на остриене кубик льда, но кубик яда,а в стенку бьет небытие,ему-то больше всех и надо.Есть венценосному цена,казалось бы, невероятно:так вот, Венеция одна:есть путь — туда, но не обратно.* * *Всех прикроватных ангелов, увы,Насильно не привяжешь к изголовью.О, лютневая музыка любви,Нечасто ты соседствуешь с любовью.Легальное с летальным рифмовать —Осмелюсь ли — легальное с летальным?Но рифмовать — как жизнью рисковать.Цианистый рифмуется с миндальным.Ты, музыка постельных пустяков —Комков простынных, ворохов нательных, —Превыше всех привычных языков,Наивных, неподдельных.Поверишь в ясновиденье мое,Упавши в этот улей гротесковый,Где вересковый мед, и забытье,И образ жизни чуть средневековый.Любовь — необнаруженный циан,Подлитый в чай, подсыпанный в посуду…Судьба — полуразрушенный цыган,Подглядывающий за мной повсюду.А прикроватных ангелов, увы,Насильно не поставлю в изголовье,Где лютневый уют, улет любвиИ полное средневековье…* * *Если ты мне выдавишь сердце,если вынешь оттуда всю робость,я сгорю с легким запахом серы,грудь мою нельзя будет тронуть.Наших сретенских, нас, бумажных,отличишь от любых, сермяжных,
