Осберн легко взбежал по лестнице и последовал за Элисон слишком близко.

– Ой! – Он наступил ей на пятку. Пока она надевала туфлю, он извинился. Она сделала два шага. Он снова наступил. На этот раз она резко повернулась:

– Держитесь от меня подальше!

– А я думал, что вы всегда хотите знать, где я, – язвительно отвечал он. – И что я делаю.

Этот сукин сын знал, что Филиппа не лежала в той могиле. Он фактически объявил об этом открыто. Он знал, что она жива и живет где-то под защитой Элисон. Он вел себя так, словно был уверен, что она здесь, в Рэдклиффе. С другой стороны, откуда ему знать? Она надеялась, что, пряча Филиппу у себя, отведет ему глаза, даже если он обнаружит пустую могилу.

– Пока мне известно, где вы и что вы делаете, леди Элисон нечего бояться, – твердо сказал ему Дэвид.

Ей следовало быть благодарной ему. Он не отступил от своей клятвы защищать ее. Но она беспокоилась о Филиппе, которую взяли в жены ради ее богатства и у которой не было родных, имеющих возможность позаботиться, чтобы муж не обижал ее.

Остановившись под аркой у входа в холл, Элисон с горечью подумала: но ведь и на ней женились ради денег, и у нее не было родственников, которые позаботились бы о ее безопасности. Женщины, подобные ей и Филиппе, были беспомощнее котенка, подаренного ей Дэвидом, – их можно было и ласкать, и мучить, и убить.

В холле были расставлены столы. Служанки ее и Дэвида накрывали белой скатертью стол на возвышении. Пажи расставляли серебряную посуду. Перед прибором гостя Эдгар поставил большую солонку.

Филиппы не было видно. Слава Богу, она исчезла.

– Что привело вас в Рэдклифф, милорд, так далеко от двора?

Спрашивать о цели приезда гостя прежде, чем он поест, было неприлично. Но она славилась своим пренебрежением к условностям, если это ее устраивало. Пусть эта репутация сослужит ей службу.

Как и следовало ожидать, Осберн только засмеялся негромко и, задев ее, подошел к камину. Осмотревшись по сторонам, он бросил плащ и перчатки на пол, не замечая служанок, кинувшихся их поднимать.

– Я вижу, леди Элисон приложила руку к убранству вашего замка, сэр Дэвид.

Дэвид тоже протиснулся мимо нее.

– Так оно и есть, Осберн. Она развесила гобелены в первое же утро по приезде и с тех пор трудится не покладая рук.

Холл действительно выглядел более нарядным. Только сегодня утром она настояла, чтобы один из работников Дэвида отделал стену за возвышением. Под руководством Филиппы он расписал белую стену под каменную кладку и в середине каждого камня нарисовал цветок.

Филиппа давала ему указания. Куда же она исчезла?

– Леди Элисон – замечательная женщина и теперь еще больше усовершенствуется под руководством мужа.

Осберн следил за ее передвижениями по холлу. Она его услышала. Да иначе и быть не могло. Он говорил так громко, что все его слышали.

– Вы будете ею руководить, сэр Дэвид?

– Леди Элисон не нуждается в руководстве. Ее рассудительность известна всей Англии.

– Ее рассудительность, как и у всех женщин, заражена чувствительностью.

Дэвид широко раскрыл глаза.

– Вы хотите сказать, что миледи чувствительна?

Приняв у Элисон кружку пива, Осберн выпил ее, прежде чем ответить.

– Леди Элисон не выказывает свои чувства, как другие женщины, но они у нее есть, и притом глубокие.

Дрожь пробежала у Элисон по спине.

Осберн уставился в дно кружки, как будто читая в нем.

– Ее чувства постоянны. Их ничто не изменит, ни воля мужа, ни приказ короля, ни даже Божьи установления. Она может быть опасным врагом, потому что того, кого она возненавидит, она сотрет с лица земли.

Он посмотрел на нее. Глаза у него блестели.

– А ради друга она пожертвует всем.

Пытаясь принять равнодушный вид, она бесстрастно отвечала:

– Вы видите то, чего нет, милорд.

– Разве? Может быть. – Он провел длинным пальцем по краю кружки, и перстни на нем засверкали. – И все же, я считаю, замужество вам на пользу. Любому, кто бы на вас женился, пришлось бы добиваться вас хитростью и храбростью, дерзостью и упорством. Он не захочет лишиться плодов своих усилий ради чего бы то ни было.

Осберн всегда умел точно рассчитать удар. Он издевался над ней, потому что ее завлекли ради ее богатства. Он издевался над Дэвидом, намекая, что защита Филиппы может лишить его этого