Почему же хотели пришить нас обоих? Почему? Я недоумевал, размышляя…

— О чем задумались, Катков? — спросила Скотто, когда крупье подвинул ей игральную кость. — Ну что? Будь как будет?

— Будь как будет? — машинально повторил я, покосившись на кучку фишек, купить которые можно было только за твердую валюту, желательно доллары.

«Зеленых» так не хватает нашей экономике, что правительство разрешило азартные игры, но не за рубли, наказывая это крупными штрафами, а только за твердую валюту.

— Думаю, вы могли бы поставить на кон и без моего согласия. А поставив, наверняка проиграли бы и без моего совета.

Скотто рассмеялась и, схватив игральные кости в кулак, принялась бешено трясти их в ритме танца, доносившегося из ресторанного зала — там начинался стриптиз.

— Игрок поставил на шестерку, — громко объявил крупье, и все подались к столу, прикрывая свои фишки. — Цифра шесть. Выше не бывает.

— Ставлю на шестерку! — настоятельно потребовала Скотто, подув на счастье на кулак, в котором были зажаты игральные кости.

— Шестерка! — выкрикнул крупье, когда кости, несколько раз перевернувшись, замерли на месте. — Шестерка! Деньги выигравшему! Деньги победителю!

— Катков! Эй, Катков! — пробился сквозь гул игроков голос Аркадия Баркина, когда крупье подвигал выигравшие фишки к Скотто.

Все расступились. Малый в очках «Рей-Бан» встал на стреме. Шофер и телохранитель Артуро встал за его спиной. Протискиваясь сквозь толпу, Баркин на ходу здоровался со знакомыми.

— Катков, черт бы тебя побрал, что это ты здесь делаешь?

Его веселье показалось искренним, будто он удивился, увидев меня живым.

— Объезжаю всякие московские злачные места с одной приятельницей, — ответил я и представил свою новую знакомую.

— Габриэль Скотто? — повторил нараспев Баркин, цепко оглядывая ее. — Итальяно?

— Не итальяно, а итальяна, — поправила она, сделав ударение на «а». А потом на русском языке со своим нью-йоркским акцентом пояснила: — По фамилии моего отца. А мама моя из Киева.

У Баркина даже глаза полезли на лоб.

— Неужели? И я тоже оттуда, — как-то озадаченно проговорил он. — Не хочу вас обидеть, но вы говорите вовсе не так, как…

— Если бы вы выросли в Бруклине, то говорили бы так же, как бруклинцы.

— Да будет вам, — засмеялся Баркин. — И как же вы познакомились?

— Габриэль приехала как туристка. Она…

— Я работаю в Нью-Йорке у двоюродного брата Николая, — перебила меня Скотто заученным тоном, будто привыкла так говорить с рождения. — Он просил встретиться с ним, когда я приеду в Москву.

— Ну почему у меня там нет братанов, как у него! А чем он занимается?

— Управляет рестораном в Бруклине. Это на Брайтон-Бич.

— А-а. Маленькая Одесса.

— Ага. Я поставила его там управлять заведением.

— Стало быть, ресторанный бизнес, мать из Киева… да мы почти родственники, — заливался соловьем Баркин. — Только у меня никого в Америке не было и нет, не то что брат, управляющий рестораном. Было бы здорово, если бы вы научили моих людей кое-каким ресторанным премудростям. Если понадобятся деньги на карманные расходы, пока вы здесь, я бы…

— Большое спасибо. Они у меня есть, — воспротивилась Скотто. — Получи мне наличные, Николай. Лучше вовремя остановиться.

Она протянула кельнеру чаевые, сгребла фишки и, сунув их мне в ладонь, поспешила из игорного зала.

— Будь поосторожней с ней, Катков, — предостерег меня Баркин, когда она ушла.

Почувствовал ли он в ней с ходу мента? Нет, вроде не углядел, подумал я, когда он, похотливо ухмыльнувшись, заметил:

— Да она любого мужика затрахает до смерти.

Хитро подмигнув, он повел меня, огибая игорные столики, к будке кассира, где за толстым стеклом в соблазнительно легкой одежонке улыбалась привлекательная кубинка. Но Баркин, не задерживаясь, прошел мимо будки и начал спускаться по мраморной лестнице.

— Жаль все же бедолагу Рафика, правда ведь? — Как бы между прочим заметил он.

Искренен ли он? Или искусно притворяется? А если думает: «От стрелка требовалось убрать их обоих?» Вдруг меня кончат вот-вот, сейчас?

— Извини, Аркадий. Я там вертелся, как уж. Убийца шел за мной по пятам. Я уж было думал, что оторвался от него, а он…

— Да брось ты. Не стоило направлять тебя сразу в «Границу». Оттуда путь орденов не прослеживался.

— Как это не прослеживался? — До меня еще как следует не дошли его слова, а он одернул меня, чтоб я не трепался. — Вопрос, конечно, интересный. Как ты узнал?

— Да я предложил выкупить их. А за те деньги, которые я выложил, торгаши без раздумий и мать родную заложили бы, будь ордена у них.

Лестница вела в коридор с мраморными стенами и полом, мы подошли к дверям из тяжелого плотного дерева.

— А тот стрелок? Что-нибудь известно о нем?

Баркин лишь мотнул головой:

— Пока ничего не знаю.

— В таком случае, наверное, он не из местных. — Мне вспомнились окурки «Мальборо» на тротуаре. — Может быть, он иностранец?

— Как же. Из Минска, Свердловска или из Тбилиси, — съехидничал Баркин. — Кто его знает? Теперь в каждом городишке есть своя банда, мечтающая пробиться в историю.

Мы вошли в элегантный офис, так не похожий на остальной ярко оформленный клуб, где все было почти как в тропиках.

Здесь лежали толстые шерстяные ковры, стены закрывали высокие, от пола до потолка, панели из ценных пород дерева, массивный инкрустированный стол был завален папками и бумагами. Компьютер с терминалом, в вазе — свежие цветы. А когда Баркин нажал потайную кнопку, одна из панелей отошла, открыв тускло поблескивающую тяжелую бронированную дверь, ведущую в банковскую кладовую.

Баркин сиял, как новенький лимузин.

— Разве найдется казино лучше, нежели это? — горделиво вопросил он.

И важно, словно дирижируя симфоническим оркестром, стал включать тумблеры, повернул штурвал, освобождая запорные болты, и потянул за рычаг открытия тяжеленной, толстой двухметровой двери весом в несколько тонн. Она легко повернулась на двух огромных шарнирах, пропустив нас в довольно просторное хранилище — вдоль его стен были установлены стеллажи с глубокими ящиками. В каждом лежали купюры твердой валюты, разложенные по странам, о чем свидетельствовали бирки на ящиках. Самый большой был заполнен долларами США различного номинала. В центре хранилища, на столе, стояла счетная машинка денег.

Баркин включил свет. Я положил на стол фишки.

— Пятьсот шестьдесят долларов, — быстро подсчитал он, подошел к ящику с американской валютой, пересчитал тоненькую пачку купюр и с ухмылкой сунул ее мне в руку. — Больше ее сюда не приводи, — сказал он.

— Почему? Она же может и проиграть.

Аркадий рассмеялся, закрыл хранилище, проводил меня в ресторан и ушел, сказав, что ему надо встречать новых посетителей.

Скотто уже сидела в кабинке около самой сцены и смотрела представление. Я присел рядом и передал ей деньги.