Даже Пит не утверждает, что видел их.
— Они существуют, — тихо произнес Шарп. — И вам лучше бы в это поверить. Потому что вскоре и вы их увидите.
Взяв стакан, Пит пересек квартиру и вышел на прохладу калифорнийского вечера. Он ждал, стоя в полутьме. Неизвестно чего. Может быть, появления Мэри Энн?
Или чего-то иного, чего-то более значимого для него. Я жду начала Игры, в которую мы, земляне, сможем когда-нибудь сыграть.
Патрисия Мак-Клейн, думал он, мертва, но, по сути, она никогда на самом деле не существовала; а то, что я видел, было подобием, подделкой. Любимого мной — если такое слово здесь подходит — больше нет. Ведь можно ли сказать реально: я это потерял? Чтоб потерять, сперва надо иметь.
Ладно, что голову ломать, решил он. У нас есть над чем задуматься. Доктор Филипсон сказал, что игроки в Игру — арбитры; ирония состоит в том, что те, кого мы должны непременно обыграть, не видимая часть экстремистов, а огромный центр самой группы. Возможно, так оно и есть; мы принимаемся за ядро их цивилизации, за вагов не наподобие Ю.Р. Филипсона, а, скорее, похожих на И.Б. Блэка. Почтенных. Играющих по правилам.
Это все, на что можно рассчитывать, понял Пит, — на то, что эти игроки соблюдают закон. Если бы они такими не были, если бы напоминали Филипсона и Мак-Клейнов…
Мы бы не сидели с ними за одним карточным столом. Они бы просто нас убили, как убили Лакмена и Готорна, вот как бы оно обернулось.
Приземлился аэромобиль с зажженными фарами; он остановился у бордюра тротуара, за другими аэромобилями, и его огни погасли. Дверца открылась, закрылась, и вышедший мужчина направился к Питу.
Кто это? Пит напряг зрение, но узнать не мог.
— Привет! — обратился к нему человек. — Пролетал мимо вас. Прочел статью в гомогазете. Вызывает интерес. Без дураков говорю тебе, парень. Понял?
— Кто вы? — спросил Пит.
Человек холодно ответил:
— И вы не узнаете меня? Думал, все знают, кто я. Тю-тю-тють! Можно ли посидеть вечерок в вашей группе? Парень-паря-парь! Знаю, что мне понравится. — Он подошел к крыльцу, остановился возле Пита, протянул руку — его движения отличались уверенностью, осторожностью. — Я — Натс Кац.
Билл Кэльюмайн согласился:
— Конечно, можете поприсутствовать на нашей Игре, мистер Кац. Сочтем за честь принимать вас. — Он призвал членов «Синей лисички» к тишине. — Это — всемирно известный диск-жокей и звезда дисков Натс Кац, которого все мы видим по телевидению; он просит разрешения принять участие в нашей сегодняшней встрече. Никто не возражает?
Не зная, как реагировать, группа выжидала.
Что сказала Мэри Энн о Каце? Пит задумался.
Пит возразил:
— Подождите!
Билл Кэльюмайн недоуменно обернулся:
— Конечно, никакой веской причины, чтобы не разрешить этому человеку здесь быть, нет. Не могу поверить, что ты серьезно…
— Подождем прихода Мэри Энн, — пояснил Пит. — Пусть она решает, как быть с Кацем.
— Однако она даже не член нашей группы, — напомнила Фрея.
Тишина.
— Если он войдет, — настаивал Пит, — ухожу я.
— Откуда? — задал вопрос Кэльюмайн.
Пит не ответил.
— Девушка, даже не являющаяся членом нашей группы… — начал Кэльюмайн.
— А почему, собственно, ты возражаешь? — спросил Пита Стюарт Маркс. — Разумно ли? Можешь как-нибудь объяснить? — Все недоуменно смотрели на Пита, стараясь догадаться о причине такого возражения.
Пит объяснил:
— Мы находимся в положении куда более худшем, чем кажется каждому из вас. Шанс выиграть у наших противников — очень невелик.
— Даже так? — не унимался Маркс. — Что же делать, чтобы…
— Думаю, — сказал Пит, — что Кац — на их стороне.
Натс Кац не сразу, но рассмеялся. Он был красив, темноволос, с чувственными губами и решительным, умным взглядом.
— Это нечто новое, — заметил он. — Меня обвинили почти во всем, но вряд ли можно такое сказать. Тю-тю! Я родился в Чикаго, мистер Гарден. Уверяю вас: я — землянин. Бу-бу-бум! — Его круглое, живое лицо излучало страшную веселость. Кац не казался оскорбленным — лишь удивился. — Так что, показать вам свое свидетельство о рождении? Знаете, парень-паря Гарден, бу, я на самом деле известен там и сям, без дураков. Если бы я был вагом, это, наверное, открылось бы раньше, чем сегодня. Не угодно ли подумать, а?
Пит отпивал из стакана и видел, что руки дрожат.
Понимаю ли я, где я и что со мной?
А может, мне — крышка? Не им, а мне. Лично. Наконец.
А вслух произнес:
— Я исчезаю. Скоро буду.
Повернувшись, он поставил стакан и покинул комнату. Спустился со ступенек крыльца и оказался у аэромобиля. Сильно хлопнул дверцей и долго-долго просидел, не проронив ни слова.
Может, сейчас я приношу группе больше вреда, чем пользы? Пит закурил сигарету и тут же резко бросил ее в мусоросборник аэромобиля. Насколько мне известно, Натс мог бы предложить нужную нам идею: он — парень с богатым воображением.
Кто-то звал его с балкона, и голос зовущего едва доносился:
— Эй, Пит, что ты делаешь? Возвращайся!
Пит завел аэромобиль и приказал:
— Поехали!
— Да, мистер Гарден. — Аэромобиль двинулся вперед, затем взлетел с мостовой и пронесся над другими припаркованными аэромобилями, порыскал над кармелскими крышами и наконец удалился на четверть мили в западном направлении в сторону Тихого океана.
Пит равнодушно думал: единственно, что я должен сделать — это дать команду приводниться. Потому что через какую-то минуту мы будем над морем.
Смог бы это сделать рашмор? Наверное.
— Где мы? — для проверки спросил Пит.
— Над Тихим океаном, мистер Гарден.
— Что бы ты сделал, если бы я попросил тебя произвести посадку?
Молчание длилось мгновенье.
— Позвоните доктору Мэйси в… — Аэромобиль заколебался; Пит слышал, как, перебирая различные комбинации ответа, щелкал блок. — Я бы произвел. Соответственно приказу.
Аэромобиль выбор сделал. А он — сделал?
Нельзя быть таким подавленным. Нельзя совершать ничего подобного, это неразумно.
Но Пит совершал.
