вопросы, требующие конкретных ответов.

– От чего именно погибла Ольга? – взяв себя в руки, переспросил он.

– Задохнулась в веревочной петле, – Зиновий Михайлович как две капли воды походил на человекообразного, но начисто лишенного эмоций андроида из фантастического фильма.

– Она повесилась сама?

– Нет, ее сперва удавили и затем инсценировали самоубийство.

– Кто?!

– Я. При помощи Васьки-санитара.

– Того, которого загрыз Уткин? – уточнил Владимир.

– Да.

– Почему ты убил девушку?

– Она оскорбила меня, угрожала местью.

– Как?

– Обозвала сексуально неполноценным извращенцем, психическим уродом, жертвой пьяной акушерки. Обещала пожаловаться брату-спецназовцу. Я решил избежать возможных неприятностей. Самоубийства душевнобольных – заурядное явление. Никто не станет докапываться.

– Почему девушка угрожала тебе? – Ермолов едва сдерживал клокочущую в груди ненависть.

– Я ее избил и изнасиловал в задний проход.

– А при чем тут Васька?

– В тот раз он тоже попользовался.

– Па-а-а-нятно, – протянул Владимир. От голоса бывшего спецназовца веяло смертельным холодом. Даже видавший виды Рудаков зябко поежился. Поборов страстное желание немедленно прикончить гадину, Ермолов задал следующий вопрос: – А с Журавлевой, новенькой блондинкой из отдельной палаты, ты то же самое делал?

– Да.

– Много девушек ты «использовал»?

– Точно не помню. Тридцать девять или сорок.

– Сколько из них погибли?

– Восемь. Свиридову мы убили. Остальные сами.

– Тебе было их жаль? Совесть мучила?

– Нет.

– Пожалуй, достаточно, – сквозь зубы процедил Владимир. – Пора мочить падлу, или ты, Вадик, хочешь что-нибудь спросить?

– Да, – немного подумав, сказал Рудаков. – Кто заказал упрятать меня в психушку?

– Полковник Бодряков.

– За деньги?

– Само собой.

– А деда Куницына?

– Журналист Кадыков.

– Сколько заплатил?

– Три тысячи долларов. Старик должен был загнуться в течение недели, максимум полторы, и освободить в пользу Кадыковых занимаемую жилплощадь.

– Ты, гад, собирался уморить дедушку? – Лицо Вадима отражало крайнюю степень негодования.

– Да.

– Ответственности не боялся?!

– Нет. Смерть выглядела бы вполне естественной. Я врач, кандидат медицинских наук, хорошо разбираюсь в физиологии и однажды успешно провернул подобное дело.

– Ты не врач, а... – длинной матерной тирадой Рудаков с предельной точностью охарактеризовал внутреннюю сущность Кудряшкина.

– Пора кончать подлюгу! – напомнил Владимир.

– Раз государственное правосудие бездействует – мы его заменим.

Психиатру набросили на шею заранее свернутую петлю, подтащили в угол, к поддерживающей потолок прочной балке, подвесили там, дождались, пока тело, перестав дергаться, застыло с вываленным наружу языком, развязали руки-ноги и положили рядом опрокинутую табуретку.

– Самоубийство! – вымученно усмехнулся Рудаков. – Знать ничего не знаем, ведать не ведаем.

– И свидетелей нет, – поддакнул Ермолов.