– Есть тут желающие, – туманно ответил Вадим, воздержавшись от дальнейших комментариев.

– Пошли чаю выпьем, – предложил Владимир, когда «девятка» остановилась возле его подъезда и, заметив колебания Рудакова, добавил: – Заодно о бородатом козле потолкуем. У меня имеются насчет него определенные подозрения...

Товарищи по секции засиделись допоздна, обсуждая детали поведения интересующего их обоих заместителя главного врача. Правда, вместо чая они распили ящик пива, захваченный Рудаковым из багажника машины, что сделало беседу чрезвычайно оживленной и непринужденной. Подозрения Ермолова насчет извращенных наклонностей Зиновия Михайловича показались Вадиму вполне обоснованными. Более того, он припомнил свою соседку по подъезду, симпатичную восемнадцатилетнюю блондиночку, страдавшую псевдодеменцией[28] и покончившую самоубийством в ПНД № 3 полгода назад при невыясненных обстоятельствах. Присутствуя на похоронах, Рудаков заметил крупный синяк на лице девушки. Уголовного разбирательства милиция не проводила... Милицейское начальство заявило малоимущим родителям покойной приблизительно следующее: «У нас работы невпроворот. Сотрудники загружены до предела. Не хватало еще со всякими долбанутыми возиться! Они вечно то вешаются, то вены режут! Обращайтесь за разъяснениями к психиатрам!» Короче, замкнутый круг...

– Удобно устроился говнюк! – подытожил захмелевший Вадим. – Твори что заблагорассудится. Ни малейшей ответственности! Кадык бы вырвать пидору!

Владимир оценивающе оглядел товарища. Он знал его много лет, успел хорошо изучить характер Вадима и не опасался предательства. А не воспользоваться ли помощью Рудакова, если «борода» действительно причастен к гибели Оли Свиридовой? Во-первых, Вадим затаил на Кудряшкина лютую злобу и жаждет мщения. Во-вторых, он как пить дать тесно связан с криминальным миром и навряд ли страдает избытком гуманизма. Вот только нужно убедиться в виновности Кудряшкина на сто процентов. Нельзя действовать лишь на основании подозрений и собственных антипатий...

– У тебя есть мобильный телефон? – вслух спросил Владимир.

– Да.

– Оставь номер. На днях позвоню. Возможно, удастся устроить тебе с козлом бородатым «встречу без галстуков»...

– Зачем на днях? Давай прям сейчас! – воскликнул Рудаков. – Вывезем паскуду в лес, подвесим за...

– Нет! – жестко оборвал его Ермолов. – Действовать будем, когда я посчитаю нужным... И когда мои догадки окончательно подтвердятся... Сколько бутылок осталось? Две? Открывай. Пора закругляться. Утро скоро...

Семидесятисемилетний пенсионер, ветеран Великой Отечественной войны, кавалер пяти боевых орденов Антон Петрович Куницын до сих пор не мог поверить, что произошедшее с ним реальность, а не страшный сон.

– Улю-лю, трули-трули! Улю-лю, трули-трули! – гундосил всклокоченный олигофрен на соседней, вплотную приставленной койке. Олигофрен сидел, скрестив по-турецки ноги, и монотонно раскачивался из стороны в сторону.

– И-и-и! А-а-а! Верните приватизированную Чубайсом душу!

– Вылазь, блин, из моих кишок, змея гремучая!!!

– Паутина! Паутина душит! Дайте нож! – неслись со всех концов общего отсека «Острого отделения» дикие вопли сумасшедших. Начиналось полнолуние, во время которого, как известно, пациенты психиатрических заведений отличаются повышенной возбудимостью. – Убь-ю-ю-ю!

– Крови хочу, крови!

Подергав крепко прикрученными к кровати руками, Антон Петрович с трудом сдерживал слезы отчаяния. Кошмар начался вчера, 30 октября 1998 года, когда он, не подозревая ничего дурного, пришел на прием к заместителю главного врача по лечебной части ПНД № 3 Кудряшкину Зиновию Михайловичу (так значилось на медной дверной табличке). Письменный вызов на официальном бланке с печатью принес накануне сосед по коммунальной квартире Николай Кадыков – обычно наглый, грубый, но на сей раз почему-то на редкость вежливый, приторно-заботливый.

– Антон Петрович, вам повесточка! – ласково пропел он, подходя к пенсионеру на кухне, где тот готовил на единственной, выделенной ему соседями газовой конфорке нехитрый ужин.

– В психдиспансер? Но зачем?! – удивился Куницын, рассмотрев сквозь очки бумагу.

– Ах, Антон Петрович! – залебезил Кадыков, блудливо бегая глазами. – Видите ли в чем дело: наша демократическая газета «Ныне» организует на собранные журналистским коллективом средства бесплатные путевки в санаторий для ветеранов войны. Правда, необходима справка от врача, чистая формальность! У вас ведь была контузия?

– Да, под Сталинградом! В 1943 году, – с достоинством подтвердил Куницын.

– Ну вот, – обрадовался Кадыков. – Врач подпишет направление. Вы будете отдыхать в одном из лучших подмосковных пансионатов. Страна не забыла своих героев!

– Спасибо, сынок, – растроганно поблагодарил ветеран...

На следующее утро он прилежно явился по указанному в повестке адресу, поднялся на второй этаж административного корпуса и деликатно постучал в обитую черной клеенкой дверь, за которой, судя по табличке, находился подписавший вызов заместитель главного врача по лечебной части.

– Да! – гаркнул внутри простуженный бас.

Старик вошел в кабинет. За заваленным бумагами столом, выпятив пузо и бороду, восседал Кудряшкин.

– Добрый день, – вежливо поздоровался пенсионер. – Вы Зиновий Михайлович?