— Не знаю, Веденеев, что ты задумал в своей хитрой милицейской голове, но только мне это уже почему-то не нравится…

— Понравится.

Зловещий тон оперативника убедил вора в том, что пришло время собирать те камни, что были разбросаны за годы этого знакомства. Сохатый нутром почуял, что пришли дни опасные, дни суровые, потому что ничего путевого, по его понятиям, знакомый ему милиционер по фамилии Веденеев придумать не мог.

Тем временем носитель непутевых идей взял со стола листок и набросал на нем пару строк. После этого разделся до трусов и сложил одежду в кучу перед собой. Обалдевший Сохатый следил за происходящим и, наконец, выдавил из себя:

— Не хотел бы я, чтобы сейчас в гости кто-нибудь пришел…

— Как ты там говоришь? А? «Не ссы»? Так вот слушай. Сейчас первым делом пойдешь к Стремакову. Вот здесь, — Артур ткнул пальцем в листок, — адрес. Он из клуба любителей реализации ворованных вещей. Скажешь ему, что Веденеев попросил комплект одежды, подходящей по размеру этой. В качестве компенсации отдашь ему мой джинсовый костюм. Да, когда будешь произносить слово «попросил», крепко сожми зубы. Он сделает все гораздо быстрее, — Артур вытащил из коробки, лежащей на столе, папиросу. — После этого на одном из указанных мною притонов отыщешь малоприятного на вид гражданина по кличке Бахарь. Забьешь ему стрелку со мной в кафе «Спутник» в одиннадцать вечера. Пусть найдет одежу поприличней. Ну вот и все. Да, еще, Сохатый… Мне нужны деньги. Займешь до зарплаты?..

* * *

— Спасибо, начальник, за «полтинник», — это были первые слова, произнесенные Бахарем, как только он подсел за столик к Веденееву. — А за приятную ночь, проведенную в камере РУВД, — отдельное спасибо. Как я и обещал — пришел вчера с вещмешком к твоему кабинету ровно в семь. Сидел там до десяти, пока меня твои сержанты не стали выгонять. Я, держа слово перед тобой, уходить отказался. Тогда они меня до утра посадили в «трюм». С «бичами»! Спасибо, начальник…

— Заткнись, — усталым голосом перебил Артур. — Я не мог прийти.

— Конечно. Не тебе ведь нужно информацию, а мне пятьдесят «косарей»…

— Я не мог прийти, — вздохнул сыщик. — Я сидел в тюрьме. За разбой.

Бахарь, не моргая, некоторое время смотрел на Веденеева, потом, по-своему расценив слова сыщика, сказал:

— То есть ты хочешь сказать, что «полтинник» я не получу при любом раскладе? Да? Такой «отмазки» я от тебя, начальник, еще не слышал. Всякие переслушал, но о такой даже и не догадывался.

К столику подошел официант.

— Что желают заказать… — Он окинул оценивающим взглядом сидящих. — …джентльмен и сидящий рядом с ним человек?

— Ну, что? — саркастически улыбнулся Бахарь, обращаясь к Веденееву. — Мне заказать на мои заработанные деньги стакан воды из-под крана и таблетку анальгина от душевной боли?

— Значит, так, — не обращая на него внимания, Артур повернулся к официанту, — для начала — по зимнему салату и… А что у вас на горячее? Хорошо… Котлеты «по-киевски» и еще — мясное ассорти и бутылку «Белого аиста». Откроешь при нас. Пока все.

— Будет сделано. — Официант исчез так же неожиданно, как и появился.

— Мы что, — с недоверием в голосе спросил Бахарь, — будем есть?!

— Ты видишь в этом что-то незаконное?

— И я тоже буду?..

— А ты что, уже поужинал? — улыбнулся Артур.

— Да. Вчера в обед.

— Тогда жди этого призрака с белым полотенцем и котлетами, а пока слушай меня.

…Через полтора часа, когда кафе почти опустело и музыка из мощных японских динамиков стала звучать приглушенно, сидящие в помещении завсегдатаи стали с интересом наблюдать за столиком, стоящим в углу.

На стуле, развалившись, сидел молодой человек с аккуратной прической, в спортивном костюме «каппа» последней модели. Он курил и с едва сдерживаемым смехом слушал гражданина напротив. Гражданин с не до конца выбритым лицом и в слегка помятой одежде, представляющей собой комплекс из различных элементов мало подходящих друг к другу гардеробов, держал в одной руке сигарету, в другой — рюмку с коньяком. Мизинцы обеих рук были по-деловому отставлены в сторону, что должно было подчеркивать не проходящий с годами шарм этого гражданина. Мужчина сидел, закинув ногу на ногу, и постоянно поправлял белую салфетку, заложенную за грязный воротник до беспредела заношенной рубашки. Было совершенно очевидно, что салфетка мешала ему, как седло корове, но ее присутствие было необходимо в связи с выбранной им темой разговора. Гражданин рассказывал о своей жизни трем официантам, стоявшим рядом со столиком, и учил их жить.

— Да-а… Не умеют нынче люди отдыхать! Не у-ме-ют! А знаете почему? Потому что не умеют работать. А почему не умеют? Да потому что не хотят! Вот, раньше, бывало, я в таких ресторанах, почитай, каждый день бывал. Мог позволить себе! Деньги были всегда. А почему? Работал! Умел это делать и хотел! Ох, как я хотел это делать… Платили хорошо. А как иначе? Ведь — вахтовый метод. Поработал от души, устал — отдохни, поправь пошатнувшееся здоровье. Работа сдельно-премиальная: сколько бригада заработала — столько и поделили по совести и справедливости. Кто что выполнял в бригаде — за это и получал соответственно… Риск, конечно. Профессия опасная, тяжелая. На здоровье сильно влияет… Вот я, к примеру, через нее туберкулезом переболел, но разве может недуг отбить у человека стремление работать, тягу к прекрасному, к творчеству? Нет, не может! Если по-настоящему привязан к профессии, которую выбрал, — всю жизнь ей отдашь!.. Артур Сергеевич, коньячку заказать еще? Можно?.. В смысле — за рамки премиальных мы не вышли еще?.. Ну, и ладненько. Так… На чем мы остановились?

— На тяге к прекрасному, — недовольно, но терпеливо подсказал один из стоящих официантов.

— К прекрасному?.. — задумался Бахарь. — Гм… Вы, молодой человек, ничего не перепутали?

— Ты про вахтовый метод рассказывал, — напомнил Артур. — Про тот, где ночь работаешь — неделю отдыхаешь. Потом года три работаешь без выходных — полгода болеешь.

Бахарь перевернул в рот рюмку, осторожно, чтобы не спугнуть блаженства происходящего в организме процесса, понюхал корочку хлеба и снова придал себе вид профессора на кафедре.

— Вот эти руки, — он вытянул перед собой над белоснежной скатертью свои загрубевшие, потемневшие от навсегда въевшейся грязи ладони, — произведение искусства. Их создал сам господь. И на что способны эти руки — известно только ему одному…

— И мне, — вставил улыбающийся Веденеев.

— Конечно, Артур Сергеевич. — Бахарь нисколько не смутился. — Вам-то, как руководителю нашего предприятия, грех не знать о хранящемся в этих руках потенциале возможностей.

— Да уж, конечно, возможности каждого члена нашего предприятия мне хорошо известны. — Слово «члена» Артур выделил особо. — А теперь, друзья, позвольте поблагодарить вас за радушный прием и раскланяться. Завтра у Евтихия Акакиевича начинается вахта, о которой он только что вам рассказывал, поэтому ему нужно хорошенько выспаться. Точнее — проспаться. Чтобы потом года три-четыре не болеть… Принесите, пожалуйста, счет…

Когда они вышли на улицу, Бахарь спросил:

— Ты что это, начальник, меня так опустил перед халдеями? Какой я Обкакьевич? Слово-то какое-то паскудное…

— Конспирация, Бахарь, конспирация! — рассмеялся Веденеев. — Вот видишь, я сказал — Акакиевич, а ты услышал — Обкакич. А у них завтра спросят: кто сидел за столиком? Они лоб наморщат и скажут — а, засранец какой-то! — Артур расхохотался.

— Очень смешно… — огрызнулся вор. — Ох, не знаю, начальник… Не могу никак просечь, во что ты меня впрягаешь, но я уже отчетливо чувствую запах нар и кедровой делянки.

— Бахарев, я все хотел спросить у тебя, пока ты лапшу официантам вешал на уши, ты в лагерях-то кем был?

— «Мужиком», кем… Будто не знаешь!