успел, как проснувшийся Рэнди сухо изложил свою просьбу и засобирался: его скот без защиты, волки могут порвать, да и худых людей кругом достаточно. Так и ушел, лишнего слова не молвив.
Сын Апи сел у костра, наполнил свою пиалу чаем и задумался.
– Необычная ты, настоящий сказочный белый ягненок, которому невозможно ни в чем отказать, хоть лишен он силы и защиты, – изложил он свои мысли Мире. – По нашему – Ильсай. Хорошее имя я придумал для такой милой девочки?
– Годится, – согласилась Мира. Ей и правда понравилось: мягкое и теплое.
– Он ни разу от гор не выбирался сюда, а тебя проводил. Я его искал, звал, а этот упрямец прятался в скалах и не выходил. Сколько лет пытаюсь сказать ему, что Айгэ пропала, а вовсе не досталась моему гнусному братцу. Да как пропала! Жениха чуть не убила, она в свадебном шатре с боевым ножом сидела, та еще кроткая невеста-илла. Такая была красивая пара, ягненок!
– Ей снились сны, – кивнула Мира. – Дар?
– Явный, и полагаю, он помог ей сбежать. Еще я думаю, девушке кто-то сказал, что Рэнди погиб. Очень на папочку моего похоже, всем жизнь отравить и собой гордиться, находчивым и ловким.
– У меня есть знакомая илла, она снавь и очень неплохо владеет боевым ножом, – задумчиво сообщила Мира. – Только имя иное. Увижу – расскажу ей про твоего друга, может, будет толк. И, раз мне невозможно отказать, помогай. Хочу выставить коня на байгу.
– Ох, зря, – сокрушенно вздохнул Дари. – Но лучше я тебе помогу, чем одну отошлю, ты ведь не уймешься, а от меня запросто сбежишь, дар я отлично сознаю, иначе слепая бы сюда одна не добралась. Байга через десять дней. Успеем пройти весь путь медленно, ориентиры запоминая. Завтра утром я тебя отведу к Апи, коня покажем и право скачки получим. А пока – отдыхай.
Мира счастливо улыбнулась. Рядом с этим человеком ей уютно: он основательный и очень добрый. Не обидит, не предаст. Красивый, вон как душа широка и многоцветна. Она усмехнулась, радость угасла: в сон, делающий снавью, ее не пускают. Будто так видеть человека можно, не будучи Говорящей! Так почему же не удалось пройти посвящение?
Апи оказался удручающе мерзким существом. Чутье Миры воспринимало его ничуть не менее уродливым, чем наместника Шорнаха. Еще хуже была речь Апи. Ни единой фразы неискаженной и незамутненной правды – это же умудриться надо! – «Он рад ее видеть, он будет честно судить байгу, он поможет советом, он устроит коня наилучшим образом, он…»
Ложь звенела в ушах, мешая слушать сами слова. Гнусная, вязкая, непрестанная.
Апи отпустил новую «байгэш» – всадницу скачек, которой надо показать коня прочим судьям, дать на изучение седло старикам, а девушкам позволить вычесать гриву и хвост. Всё по мудрому обычаю предков, а то бывают умники, заговоренных шелковых нитей наплетут и числят победу у себя в кошеле! На ковре у очага остался ее поручитель. Мира фыркнула – вот кого старому шакалу видеть окончательно противно, и это читается в его медовом голосе!
Но Апи не был бы тем, кем стал, не умей он использовать себе на благо даже ненависть и неприязнь.
– Вот ты и угодил Богам, сынок, как я рад, – улыбнулся шакал. – Такой случай, такая удача! У тебя больная мать и жена-красавица, пятый год бездетная. Гордые эти северные илла, мне не поклонились. А глупенькая девица сама к тебе прибежала, слово отца не уважив, в нищету вашу с рваными войлоками. Оттого небось и мерзнет, оттого и детей нет. И вдруг, в пору бед, из степи является ребенок на дивном коне, чудо и промысел высшего Погонщика! Одаренная девочка, сразу видно. Хоть и не снавь, я прав?
– Мы говорим о скачке. Я поручитель, ты судишь байгу.
– Да, и я не возражаю, и всё будет по правилам, – мягко кивнул Апи. – Она так печальна! Приехала одна. У нее большая беда. Я мудр, и вижу это отчетливо. У меня много сыновей, они охотно предложат малышке защиту. Не кривись, ее дар – наше благо, всему роду от напастей заслон, никто не обидит такую.
– Айгэ уже не обидели однажды.
– Вот и пригляди за этой! – Ласково согласился шакал. – Предложи дружбу, а затем, может статься, и больше. Кто знает, вдруг она ищет новый кров? Спроси хоть, в зиму ей идти есть куда?
– Без шакальих забот разберемся.
– Верно, просто помни: твоя жена не слепая и лицо твое видит каждый день. Страшное, рваное. Моя вина, скорблю…
– Не перебирай, я тебя знаю слишком давно.
– Ладно, – более деловым тоном продолжил Апи. – Просто подумай: ей – защита, тебе – исцеление, жене – счастье иметь детей, матери – внуков. И всё без тени обмана! Предложи, это не так уж и опасно. Нет так нет. Сперва с ней поговори, а перед байгой я соберу стариков. Повторишь при них, ведь и тогда она сможет отказаться без ущерба для чести.
Он много еще чего сказал. И Дари слушал, чувствуя себя предателем, хотя ничего плохого не совершил. Действительно, его лицо после боя с собаками стало ужасным. А уж рядом с женой, которой нет в степи равных по красоте…
Да и дети у них не рождаются, большая боль. Всё правда, и с этим идти к незнакомой девочке стыдно. Тяжелая работа, даже для настоящей снави, он понимает. Но если Ильсай задержится на зиму, то будет время, можно попробовать. Конечно, ему не нужна иная жена, но вдруг ей и правда требуются в холода кров и защита?
Яд слов Апи Битринни впитался и начал свою работу.
Через день опытный шакал осторожно поговорил и с Миратэйей. Предложил помочь сыну, перед которым у него, старого и не слишком доброго человека, большая вина. Снави уже смотрели и отказались, слишком большая работа, а прямой потребности в исцелении нет, Дари же здоров. После байги он соберет стариков и испросит у них для нее, чужой в их роду, права зимовать с племенем битри. Всего лишь зимовать, ничего особенного! Зато как это поможет сыну…
Мира морщилась, с трудом разбирая, что кроется за словами. В сплошной лжи были редко разбросаны зерна правды. Так редко, что выстроить не удавалось ни единой цельной мысли без признака обмана. Но яд подействовал и на нее. Работа со старыми шрамами тяжела и требует сил. А ей, слепой, вдвойне трудно, не понимая и не видя. Бросить хорошего человека в беде нельзя. Мира ходила в шатер Дари, разговаривала с его женой и смущенно осознала – женщина совершенно здорова, хоть и нет у семьи детей. Значит, и ей наскоро не исцелиться, надо жить рядом и наблюдать день за днем коварный скрытый недуг. Что же делать? Если она задержится – дома сойдут с ума от беспокойства. А уедет – здесь будут снова жить без надежды.
Байга утратила всю свою привлекательность. Так долго она думала о славе Норима, так мечтала, что его назовут лучшим и укроют спину вышитым шелком попоны победителя. Уже завтра. Миратэйя чуяла прочих коней и знала – здесь не с кем тягаться, они слабы и медлительны. Не могут бежать от восхода до нового солнышка без воды и остановок, презирая жару, сушь, трудную дорогу, пусть и горную. Норим может. И он сделает всё правильно и легко. Полторы сотни верст по степи до приметной белой скалы, вокруг нее и назад, к селению. Северный ветер будет тут еще до заката, когда лучшие из иных лишь замутят пылью далекий горизонт.
Всё сбылось. И шум многоголосой толпы, и гордая поступь горячего коня, жаждущего славы и готового еще бежать, дождавшись соперников, потерявшихся где-то у горизонта, чтобы услышать новые крики восторга. И попона. Миратэйя ощупала узор, тонкий и точный, вышитый паутинным шелком и бисером: ни одной нити не пропущено, ни одна не легла косо. Шелк мягко, как льющаяся струя, скользит под ладонью, восхитительно легкий. Дорогой, наверняка яркий.
Норима увели.
Апи уверено обнял плечи победительницы, громко объявил ее имя и восславил, обещая до конца недели огласить цену за эту байгу, ведь девушка чужого рода и всех своих прав не знает, ей объяснят, судья честен и проследит.
И позвал на совет стариков. Удивительно, но на сей раз в речах не было и капли лжи. Ее торжественно и важно спросили, готова ли она остаться «переждать непогоду» в шатре Дари? Всего один вопрос. Мира кивнула, осторожно пообещала постараться и вышла, усталая почти до потери сознания. Выпила степной
