долго трепались и смотрели какие-то фильмы. Еще пара старых школьных друзей оставалась, бывало. Это не казалось чем-то из ряда вон выходящим на самом деле.

Из ряда вон выходящим был Готье. Именно он смущал ее и волновал, интересовал и отталкивал все это время. Весь этот год, и особенно в последние несколько минут. Сердце Сони-Элизы стучало как ненормальное, она сидела у себя в комнате, в кресле, вцепившись в медведя, и молча слушала, как Готье ходит по квартире, как хлопнула дверь в ванной комнате, полилась вода. Как он напевает что-то себе под нос, потом затихает наконец в гостиной.

Воцарилась полнейшая тишина…

Конечно, тишина никогда не бывает совсем уж полной. Редкие звуки проезжающих машин доносятся через приоткрытые окна. В родительской спальне раздается тихий бой напольных часов. Из-за входной двери можно услышать гудящий звук лифта. Заработал? Странно…

Под Сониными ногами скрипнул старый, местами рассохшийся паркет. Соня направилась в гостиную. Она сама точно не знает, зачем это делает. Обозначить свое желание какими-то определенными словами она не могла. Бледная, бледнее, чем обычно, в тусклом ночном свете луны и ясного неба она подошла к двери гостиной и обнаружила, что та открыта — Готье не побеспокоился о своей приватности, так что Соня беспрепятственно проскользнула в комнату и застыла в нерешительности.

Теперь ей все это показалось ужасно глупым. Что она здесь делает? И ей даже стало стыдно, что она пришла. Какая глупость! Готье лежал на диване, наискосок, потому что из-за роста поместиться по-другому не смог. Диван хоть и широк, но коротковат. Дивану сто лет в обед. Пижама так и осталась в стороне, из- под одеяла видны обнаженные широкие плечи Готье, длинные худые руки. Глаза его закрыты, лицо расслабленно, дыхание ровное и глубокое. Он крепко спит. На ушах у него наушники, и в тишине слышен едва определимый шелест музыки в плеере.

Что делать дальше, подумала Соня, уйти? Но тут Готье открыл глаза, посмотрел на нее. Он не вскочил, не снял наушники, не задал вопрос. Какое-то время он смотрел на нее сонным, рассеянным взглядом, будто не был уверен до конца, что это действительно она, Элиза, а не сон. Потом приподнялся на локтях, и в глазах появился блеск.

Он продолжал смотреть на нее, раздумывая о чем-то своем, но выражение лица постепенно менялось. Оно стало сосредоточенным и сконцентрированным: Готье смотрел на Соню внимательно и даже хищно.

Наконец на его губах появилась легкая улыбка.

— Ты похожа на панночку, — сказал он. — На панночку в церкви, только та была темная, а ты светлая, а так — сходство полное. Ужас. Ты вампир?

Соня развернулась и пошла к двери. Выйдя из комнаты, она прислонилась к стене и остановилась, закрыв глаза. Ей до ужаса было жарко, и руки-ноги плохо слушались.

В дверях появился Готье.

— Ты влюбилась в меня? — спросил он.

Соня отчаянно замотала головой:

— Нет!

— Это хорошо, — кивнул Готье и притянул ее к себе.

Продажи альбома «Лунная радуга» оставляли желать лучшего. Не то чтобы все было совсем плохо. Впрочем, где тут найти критерии? Как измерить успех, который ждешь? B воображении все всегда выглядит по-другому. Если, например, спросить у Ингрид, она ждала от выпуска их первого полноценного дебютного альбома очень многого. Целых два года с небольшим, почти тридцать месяцев, около восьмисот дней она шла к этому — к первому громкому заявлению о себе. И то, что происходило теперь, ее никак не устраивало. Она была готова ко всему. Нет, не ко всему, но ко многому. Она была готова объясняться по поводу неформатности музыки группы «Сайонара», готова была к резкой критике со стороны продюсерских подлипал. Она понимала, что проблема с радиостанциями остается. Что о телеканалах можно только мечтать, а клип — это самое эффективное, что они могли сделать, но для этого нужны были не только деньги (которые она еще могла бы как-то раздобыть), но и определенная лояльность со стороны Готье (на что она совершенно не рассчитывала) в вопросах звука и формата.

К тому, что альбом будет так сложно разместить в продажу, она оказалась не готова. Все-таки Ингрид — не профессиональный продюсер, а в таком случае расплачиваться приходится по самым высоким тарифам. Опыт, как показала практика, оказался не только «сын ошибок трудных», но и весьма дорогое удовольствие. Выяснилось, что иметь домашнюю студию совсем недостаточно, чтобы сделать что-то. Качество музыки в данном случае было делом десятым. То, на чем было сосредоточено все внимание и интерес Готье, оказалось вопросом второстепенным. Даже если музыка группы «Сайонара» нравилась людям — а она нравилась, очень даже нравилась, потому что была хорошая, интересная и яркая, — это ровным счетом ничего не меняло.

Альбом удалось пристроить в несколько сетевых магазинов, там он лежал в сопутствующих товарах, иногда заваленный какими-то невесть кем брошенными журналами о домоводстве или бумажными салфетками. Музыка не является профилирующим товаром в сетевых продуктовых магазинах, но, несмотря на это, продажи там хоть как-то шли. Видимо, количество товара, расположенного перед глазами покупателей, неминуемо обязано было сокращаться согласно законам маркетинга, а вовсе не из-за чьих-то там предпочтений. Иными словами, все, что лежало на полках рядом с колбасой, однозначно распродавалось. Закон рынка.

Часть партии, выпущенной Ингрид через каких-то очередных знакомых, расползлась по ларькам с музыкой, разбросанным по городу. Там продажи шли на порядок хуже, и после месяца-двух пластиковые упаковки с дисками возвращались обратно, в квартиру Ингрид. Некоторое количество, малозначительное, честно говоря, удалось продать через толкучки, радиорынки и «Горбушку», но денег оттуда вернулось смехотворное количество — услуги реализаторов там были еще выше, чем в супермаркетах.

— Пиара нет, — разводили руками знакомые. — Ты знаешь, музыка неплохая, и то, что «Лунную радугу» многие слышали, — это хорошо. Но одной песни недостаточно. Прошло больше года. Нужны новые хиты.

— Хиты? — смеялась Ингрид, но смех ее был горьким и саркастическим. — У нас половина альбома — потенциальные хиты! Мы не можем их протолкнуть, не формат, понимаешь?

— Поменяйте формат. Нужно попсовое звучание, — советовали все.

Ингрид оставалось только вздыхать. Результат ее усилий — распродано около трети выпущенных дисков, но это же капля в море, и главное — никакого обратного ответа. Никакой реакции со стороны музыкальной общественности. Точнее, пара заметок в отделах культуры пары газет — и все. Ингрид сбивалась с ног, бегая по встречам. Она оборвала провода, звоня всем подряд. Она злилась, так как по- прежнему музыка была всем менее интересна, чем история о семнадцатилетней, молчащей, как рыба, Элизе. Ингрид злилась, но использовала этот пиар-повод. Как-то ее спросили, нет ли у этой Элизы романа с Готье? Ингрид только рассмеялась.

На обложке диска они смотрелись вместе так органично, хоть и были напрочь разными. Обложка притягивала внимание, вызывала вопросы, всем хотелось узнать что-то об этих странных людях, один из которых — очень современный, даже человек будущего, похожий на путешественника во времени, а другая — гостья из прошлого, из варварских времен, дикая, но красивая какой-то утерянной, не существующей уже несколько веков красотой.

— Я создала чудовище, которое меня поглотило, — хмуро улыбнулась Ингрид, отбросив подальше диск с Элизой. — Но теперь остается только торговать тем, что я создала. Правда, не вижу эффективности продаж. Топчемся на месте.

— Может, гастроли что-то изменят? — робко пытался утешить ее Володя.

Меньше всего Ингрид оказалась готова как раз к этой самой тишине, к тому, что не произойдет ровным счетом ничего. Два года работы, тысячи перезаписей и репетиций в угоду требовательному Готье,