– Полгода назад выставил из дому бывшего приятеля по преферансу и приказал деньгами не ссуживать да еще рапорт написал, требуя не допускать «пустобреха» близко к воинской службе.

– Но зачем допрашивать всех его домашних? – в очередной раз зевнул Шарль, признавая свою неспособность сосчитать ступеньки от первого этажа до второго без ошибок. Глаза щурились, сонливость переходила в вялое и какое-то безнадежное отупение.

– Шарль, ты идеалист или тебе просто требуется кофе для восстановления рассудка?

– Идеалист, – рассмеялся джинн. – И да, кофе, хорошо бы покрепче. Усыплять, по идее, не особенно сложно, но усыплять Потапыча…

– Уважаю, – хмыкнул Карл.

Подхватив спутника под локоть, провел по коридору, распахнул дверь и указал на посла, устроенного на очередном диване. Шарль зевнул, хрустнув челюстью, и без слов пожаловался себе: сегодня из всей мебели он замечает только диваны и кресла. Еще немного – и станет изучать с интересом ковры… Конечно, есть немало методов повышения работоспособности, в том числе магических. Но, увы, применение любого в отношении себя не остается бесследным и пусть незначительно, но нарушает точность восприятия пси- влияний. То есть осложняет предстоящую работу.

Большая кружка кофе оказалась втиснута в ладонь весьма скоро, в ее появлении не было магии, но и забота – она тоже греет. Шарль принюхался, блаженно вздохнул, отхлебнул горячий, черный, без единой крошки сахара напиток, приготовленный на южный лад, именно так, как он предпочитал.

– Могу помочь, если пожелаю, – шепнул голос, достойный джинна в своей красоте и убежденности. Даже акцент был исключительно на пользу звучанию. – Я жрица.

Шарль встряхнул головой и с интересом рассмотрел доставившую кофе девушку. Маленькую, ладную, одетую в темное, как почти все сегодня, бледную, с темно-бронзовыми волосами, вьющимися крупными кольцами. Глаза мерцали сплошной загадкой, пробуждающей двоякое намерение: качнуться вперед, всмотреться и искать ответ или отпрянуть и сберечь свои тайны…

– Ты есть странный джинн. – Девушка от удивления склонила голову чуть набок и шире распахнула глаза, теперь отчетливо карие с золотом. Губы у нее были пухлые, крупные, и смотреть, как они выдыхают каждое слово, казалось все интереснее. – В тебе нет страха. Нет закрытости. Я искала сведения о вашем ордене в Арье и восстановила давний способ вас выявлять, акустический. Название метода – «зов». Для тебя он бесполезен и безопасен, ты не боишься несовершенства. Хорошо. Слушай, я помогу. Все просто, даже Голему так можно. Только джиннам нельзя. Другим.

Девушка напела длинный звук. Он вибрировал и менялся, то становился громче и внятнее, то нисходил до гаснущего эха. Для шестого чувства звук этот был подобен наблюдению за первыми искрами новорожденной стихийной силы. Потом звук изменился и включил пси-составляющую, перебрал ее по тонам, словно разложив на состояния. Шарль благодарно кивнул. Если бы он сам попробовал восстановить душевное равновесие и провести некую «юстировку» своего пси-слуха, то не добился бы такой чистоты и затратил недопустимо много сил.

– Спасибо.

Джинн в несколько крупных глотков выпил кофе, потер руки и бодро повел плечами. Буркнул:

– Приступим, – сел на край дивана и прощупал пульс на безвольной руке арьянца.

Посол едва дышал, делая не больше десяти вдохов в минуту. Работа сердца была столь же заторможенна. Сознание даже не спало, скорее пребывало в окончательной пассивности. Шарль бережно и без поспешности разбирал узлы и петли чужого влияния. Иногда вслух пояснял то, что казалось важным. Например: на посла воздействовали минимум трижды, сам он по крайней мере один раз не возражал против влияния и воспринимал его как попытку стимуляции памяти. Помимо указанной работы была проделана и другая, вынудившая арьянца исполнять волю джинна, полагая ее своим маленьким капризом.

– Я сам делал подобное, – вздохнул Шарль. – Он в восторге от паровозов. Он искренне верил, что ездит… не скажу точно, но я думаю, все указывает на центральный вокзал. Он мог смотреть первые модели в музее, действуя по своей воле. Что почти правда.

– Да уж, по твоей милости сударыня Гусева каждую неделю покупала брошь с жемчугом в лавке купца Семенова, – усмехнулся Карл. – Этот пройдоха быстро смекнул, что к чему, но в полицию не пошел. Зачем терять выгоду? Он подсовывал сударыне вещицы уродливые и никчемные, а цену ломил непомерную.

– Мне очень жаль, – по возможности безразлично буркнул Шарль, не отвлекаясь от работы.

Было на редкость неприятно даже мельком вспоминать о Гусевой, чудовищной бабище, безграмотной и самоуверенной, грязной, но мнившей себя едва ли не княгиней и, увы, знавшей весьма много о столичных порядках и закрытых распоряжениях полиции.

– Да ладно, дело прошлое, к тому же купец наказан, – спокойно уточнил Карл. – Должен был соображать, что муж у Гусевой надзирает за торговлей в столице. Мы хотели было сразу освободить женщину от привычки, но зачем спешить? Теперь ей броши достаются даром. Она вместе с мужем в лавку ходит.

– В музее уже проверяем все, что следует, – прогудел кто-то от дверей, но Шарль не стал оборачиваться и отвлекаться.

Он нащупал главную нить самого последнего внушения и насторожился, изучая сложнейшее сплетение пристрастий, слабостей и предубеждений: целый механизм, созданный подлинным мастером ради одного действия, произведенного послом добровольно. Осознанность и добровольность в итоге подтвердил бы любой пси-маг вплоть до четвертого уровня. А уточнить детали не успел бы и самый опытный магистр, подобный Карлу: после завершения своих действий посол попадал в петлю-удавку раскаяния, сомнений и отчаяния.

– Вы усыпили его в самый последний момент, это воистину удача, – отметил Шарль.

– Ему полицейские прострелили плечо и второй пулей вскользь задели голову, был обморок, именно это мне и дало нужный запас времени, – пояснил Карл. – Менее точный выстрел – и он бы успел умереть по своей воле.

– Лучше бы уцелела Ляля! – явно не в первый раз упрекнула сидящая рядом южанка. – Этот посол не есть хороший человек.

– Но смерть посла, персоны неприкосновенной, – это самое малое скандал, – вздохнул Карл.

Снова установилась тишина, и Шарль продолжил работу, непонятную и незаметную для тех, кто лишен дара пси. Выматывающую, изнурительную, требующую всех его способностей и еще немного сверх того. Хорошо хоть рядом сидел Карл и помогал. Странная жрица подпевала, и порой это было даже полезнее и важнее, поскольку давало точку отсчета в путанице наслоившихся пси-смыслов, намеков и обманов…

– Теперь можно его будить, – наконец выдохнул Шарль. – Он вполне свободен от внешних влияний. Но я прошу учесть: Соболева эта свобода привела ко второй попытке расстаться с жизнью. Она подобна вынужденной трезвости.

– Шарль, ты теперь все сравниваешь с опьянением?

– Новая привычка, – усмехнулся джинн. Поймал руку девушки, поцеловал тонкие длинные пальцы и шепнул, не скрывая восхищения: – Я очарован, я благодарен и немножко влюблен, о жрица. Когда я обзаведусь временем и средствами, то приглашу тебя кушать конфеты, я весьма сильный шоколатье. Могу ли я узнать, кого буду иметь счастье угощать?

– Геро, – почти невольно улыбнулась в ответ южанка. Виновато отмахнулась: – Не до игр. Ты просто не слышал голос Ляли, ты бы плакал. Увы, именно так. У тебя есть душа.

Посол открыл глаза, проморгался, попытался шевельнуться, зашипел сквозь зубы, хмурясь и осознавая: плечо болит, правая рука неподвижна и кажется чужой, голова раскалывается…

– Я есть арестован? – хрипло выдохнул он. Глянул на Карла, скривился: – Мой бог! То есть ваш герр Пеньков… Я есть запутался. Он жив? Или все окончательно плохо? Не понимаю, я не мог сделать то, что я помню твердо и отчетливо. Это есть неправда! Это подлог. Я, возможно, обязан заявить протест… или высказать соболезнования?

– Платон Потапович жив, вы не арестованы, но здесь вы в безопасности от внешних влияний. И пока до конца не разберетесь, что творится в вашей собственной голове, останетесь под охраной, – уточнил Карл. – Добровольно. Я смею надеяться, вы даже изучите документы и подпишете их, подтверждая свое прошение быть здесь и получать полные сведения о расследовании.