– Я просто уточнил.

– О да, у ликрейцев это называется «по последней рюмочке».

– Вы сомневаетесь во мне? Вы…

– Злись, злись, если тебе так проще. Может, сам прекратишь в себе сомневаться.

– Вы чудовище, мсье.

– О да, я неподражаем, – самодовольно кивнул Шарль. – Как настоящий джинн.

Поль тяжело вздохнул. Александр слушал перебранку молча, не забывая бережно выверять потоки воздуха. Посадка получилась мягкой, торможение коротким, самолет – Шарль мысленно предпочитал использовать ликрейский вариант названия машины – замер точно перед группой встречающих. Их было не так мало: два полицейских чина, пара магов-трассеров и даже человек с флажками, показавший, как повернуть самолет и когда глушить двигатель. Шарль прищурился: со стороны усадьбы, из парка, кое-как отгороженного от поля кривоватым старым забором, уже мчался автомобиль, прыгая на кочках и не тормозя.

Полиция благоразумно расступилась, сберегая свое здоровье и предоставляя машине возможность таранить самолет, если такова ее цель.

– Шарль! Они… Папа…

Элен Соболева согнулась, всхлипывая и сердито стирая слезы. Пришлось прыгать на поле и бежать успокаивать. Она дрожала, ей было худо, и ей совершенно некому было высказать свои беды, из обрывков фраз ничуть не понятные.

– Говори толком. Как я могу помочь, если пока что ничего не понимаю?

– Шарль, привет, – махнул рукой Рони, выбираясь из-за руля. – У нас правда беда. Потапыча хотели взорвать. Ляля, ты ее не знаешь, его вроде бы успела оттолкнуть, бомбу под колесо сунула и сама еще сверху… В общем, хороним завтра. И Саньку Бокова, ты его не знал. А организовал все ваш, джинн. У нас настоящее сумасшествие, арьянец-студент выжил, воет и не в себе, то кричит о превосходстве нации и железной руке, то в петлю лезет и рыдает, что он был поклонником Ляли и сгубил лучший голос нашего времени. И так постоянно. Соболев под утро второй раз пытался покончить с собой, то ли внушение не отпускает, то ли совесть и впрямь заела. Цыгане режут бомбистов. Путейцы учинили патрулирование города, потому что какая-то пьянь пыталась громить винные лавки. Пущен слух о смерти Потапыча, и раз так – все можно. Гуляй, последний день и миру конец…

– Да, не скучно, – ужаснулся Шарль, обнимая Элен и подхватывая ее на руки.

– Посол арьянцев в магической коме, у него та же беда, что у Соболева, жесткое внушение, – буркнул Рони. – В общем, садитесь, повезу к Коршу.

– Он здесь?

– У Карла в кабинете сидит, с ночи. Саша, привет! – Рони кивнул молоденькому магу и улыбнулся второму джинну. – О, еще один неиконописный. Ребята, как вы еще нимбы себе не создаете. Глянуть ведь тошно, прямо неживые. Но ты вроде ничего, на поправку идешь. Я Рони, привет.

– Поль, – кое-как выдавил джинн. Голос оказался юношеский, ломающийся и совсем несолидный.

Джинн быстро уселся на заднее сиденье и нахохлился, забившись в угол и стараясь быть незаметным.

– Самолет толковый, – похвалил Рони, разворачивая машину и направляя ее к дому. – Незнакомая конструкция. Не биплан. Полагаю, пилотажно машина хороша. Я уже полгода самолетами болею, хочу Потапыча подбить завод строить, аэростаты не мое, медленные они и слишком уж громоздкие. С аппаратами тяжелее воздуха у нас пока все кустарно, денег никто не вложил достаточно, чтобы и инженеров нанять, и в разработки пустить.

– У мэтра доля в новом заводе, – негромко сообщил Поль. – Эту машину и я немного доводил, но она никому не интересна, увы. Не военная, не транспортная. Большой запас топлива, малый вес груза и бомбы цеплять некуда.

Рони помолчал, Шарль тоже предпочел взять паузу в разговоре, чтобы сберечь зубы: трясло ужасно, а тихо ездить Рони, видимо, не умел. Машина с трудом вписалась в пролом забора и понеслась по парку, все ближе к усадьбе, впритирку втиснулась в ворота второй ограды и затормозила перед временным зданием автомастерской.

– Поль, а ты мог бы нам помочь? Опознать того джинна, который все организовал.

– Поль пусть поговорит с Евсеем Оттовичем. Затем сходит к Потапычу. Или наоборот – как сами решите. Вот документ от мсье ле Берье, надо передать. – Шарль избавился от бумаг и улыбнулся Элен. – Я возьму на себя беседу с арестованным джинном. Но сперва сниму влияние на сознание отца Элен. Полагаю, это несложно, я знаком с пси-методами ордена весьма глубоко.

Из парадного вышла Береника, одетая в темное и совсем тихая. Кивнула, даже не пытаясь улыбнуться, проговорила приветствие.

– Тете Кате хуже, – сказала она то ли Рони, то ли всем вместе. – Опять врач нужен. Мы все раздавлены, Шарль. Целый город виноватых, подавленных и озлобленных, вот так. Если еще и Алмазова свалится с ударом…

– Я немного врач, – осмелился высказаться Поль, с трудом, но выбираясь из автомобиля наружу, туда, где его всем видно. – Всякая глубокая специализация на воде включает работу с главными сосудами, вегетатикой, противотромбозный контроль, регулирование давления и…

Береника молча спустилась, вцепилась в руку джинна и потащила его за собой, ничего не спрашивая и не уточняя. Рони обернулся к Александру:

– Иди к Карлу. Там и Юнц сидит, сейчас все маги на учете, он и тебе дело найдет. Сам понимаешь: беспорядки. Шарль, Элен тебя отведет к Соболеву. А дальше разберемся.

– Все верно, Элен имеет полное право распоряжаться моим временем, – согласился Шарль.

Дочь Соболева почти невольно улыбнулась, крепче вцепилась в руку своего личного джинна и потащила его мимо дома, к калитке в ограде – в соседний особняк Пеньковых.

– Мы сюда к утру перебрались, – пояснила она. – Так страшно было… Здесь все вместе, шумно, люди. Елена Корнеевна.

Последнее имя Элен назвала с особенной надеждой. Шарль согласно кивнул. Баронессу он помнил и не сомневался в ее способности без магии внушить жизнелюбие и повернуть отравленного пси- воздействием к выздоровлению. Девушка миновала охрану, поднялась по лестнице, раскланялась с магом второй линии безопасности. Прошла к дальней двери и толкнула ее, посторонилась, пропуская Шарля.

Соболев лежал на диване, опираясь на ворох подушек. Нездоровая бледность и уныние на лице неприятно дополняли друг друга. Рядом в кресле сидел Илья и рассудительно, с расстановкой, воспитывал отца:

– Порядка у тебя в голове нет. Это до чего додумался: в петлю лезть. Стыдно. Все газеты прознают к вечеру, делу ущерб обозначится… одна надежда – на Хромова, уж он их вразумит… Но что я в колледже скажу? Что мой папа – слабовольный субъект. Меня ведь спросят!

– Илюшка, иди отсюда, – слабо понадеялся на уединение Лев Карпович.

– Вот с заводов телеграфируют, – не унялся Илья, открывая книжечку и добывая записи. – Образцы от номера двадцать семь, все последующие – неудачны, от плана поставок мы отстаем, я утром звонил и подтвердил инженеру Бруни его запрос на переплавку партий начиная с…

– Ты позвонил? Ты разрешил? – крепнущим голосом взъелся Соболев, но тотчас жалобно выдохнул и отмахнулся. – А ну тебя, все без меня улаживается, видно, пора на покой… вечный.

Шарль усмехнулся, прошел через комнату и сел на край дивана. Соболев глянул на джинна неодобрительно, сразу узнал и загрустил пуще прежнего. Было странно осознавать: отравившее сознание Соболева влияние голоса и пси-составляющей теперь минимальны, находятся на фоновом уровне. Основа проблемы – вполне настоящее и нешуточное нежелание жить. Шарль вздохнул и задумался: все у тех же привычных по ремпоезду пьющих путейцев он замечал подобное. Утрату вкуса к жизни, раздражительность, переходящую в подавленность, редкостное умение видеть вокруг одну лишь грязь и мерзость… Надо искать разгадку болезни в указанной области, и внимательно.

– Жить вам придется до самой естественной смерти, – ровным и наполненным голосом сообщил Шарль, вслушиваясь в эхо реакции на слова и корректируя воздействие. – Такова моя воля. Что куда важнее – такова воля вашей семьи. Вы не сможете совершить непоправимое, это я гарантирую как