Сейчас Грейминстер, где начались отцовские беды, казался мне все более холодным, чуждым и негостеприимным местом.

Во мраке за фотографиями лестница вела на второй этаж, и я поднялась по ней в коридор, похожий на тот, что остался внизу, и также простиравшийся по всей длине здания. Хотя двери по обеим сторонам были закрыты, в них были встроены небольшие стеклянные окошки, дававшие возможность заглянуть в каждую комнату. Это были классы, все одинаковые.

В конце коридора большая угловая комната обещала нечто большее: надпись на ее двери гласила: «Химическая лаборатория».

Я толкнула дверь, и она сразу же открылась. Проклятье было разрушено!

Не знаю, чего я ожидала, но не этого: в пятнах деревянные столы, скучные мензурки, мутные реторты, треснувшие пробирки, посредственного качества бунзеновские горелки и цветная настенная таблица элементов, в которой была смешная опечатка: перепутаны местами мышьяк и селен. Я сразу обратила на это внимание и — кусочком голубого мела с полочки под классной доской — позволила себе вольность исправить ошибку, нарисовав двойную стрелку. «Неверно!» — написала я под стрелкой и дважды подчеркнула.

Эта так называемая лаборатория не шла ни в какое сравнение с моей собственной в Букшоу, и при этой мысли я надулась от гордости. Больше всего на свете я захотела домой, просто побыть там, коснуться моих собственных сияющих реторт, сотворить какой-нибудь идеальный яд просто ради наслаждения процессом.

Но это удовольствие придется отложить. Надо сделать дело.

Выйдя назад в коридор, я вернулась в центр здания. Если я правильно рассчитала, я должна быть прямо под башней и вход в нее должен быть где-то здесь.

Маленькая дверь среди панелей, которую я сначала приняла за вход в чулан, распахнувшись, явила крутую каменную лестницу. Мое сердце пропустило удар.

И тут я увидела знак. В нескольких ступенях от входа через лестницу была протянута цепь, и на ней висела написанная от руки табличка: «Башня под запретом! Не входить!»

Я взлетела туда за секунду.

Было ощущение, будто я оказалась в раковине моллюска. Ступени закручивались винтом, прокладывая извилистый узкий путь наверх в отдававшемся эхом однообразии. Нельзя было увидеть, что лежит впереди или позади. Видны были только несколько ступеней передо и подо мной.

Какое-то время я считала их шепотом, но потом обнаружила, что у меня не хватает дыхания. Подъем был крутым, и у меня начало колоть в боку. Я остановилась чуть-чуть отдохнуть.

Немного слабого света пробивалось сквозь крошечные узкие окошечки, по одному на каждый оборот лестницы. По эту сторону башни, предположила я, располагается двор. Все еще задыхаясь, я продолжила подъем.

Тут резко и неожиданно лестница закончилась — просто так — крошечной деревянной дверью.

Такую дверь гном мог врезать в ствол лесного дуба: полукруглый люкс с металлической скважиной для ключа. Не стоит упоминать, что чертова штука была заперта.

Я расстроенно зашипела и уселась на верхнюю ступеньку, тяжело дыша.

— Проклятье! — произнесла я, и мой голос с удивительной громкостью отразился эхом от стен.

— Эй, там, наверху! — донесся глухой холодный голос, за которым последовало шарканье шагов далеко внизу.

— Проклятье! — повторила я, на этот раз тише. Меня засекли.

— Кто там? — спросил голос. Я прижала руку ко рту, чтобы удержаться от ответа.

Когда я коснулась пальцами зубов, меня осенило. Однажды отец сказал, что придет время, когда я буду благодарна за брекеты, которые меня заставляют носить, и он был прав. Это время настало.

Большими и указательными пальцами, словно двумя пинцетами, я дернула брекеты изо всех сил, и с довольным кликом они выскочили изо рта мне в руки.

Шаги приближались и приближались, неустанно поднимаясь к тому месту, где я оказалась в ловушке около запертой двери; я изогнула проволоку в форме буквы «Г» с петлей на одном конце и вставила изуродованные брекеты в замок.

Отец велит выпороть меня кнутом, но у меня нет выбора.

Замок был старым и примитивным, и я знала, что могу открыть его — если хватит времени.

— Кто здесь? — спросил голос. — Я знаю, что ты там. Я тебя слышу. Вход в башню запрещен. Немедленно спускайся, мальчишка.

Мальчишка? — подумала я. Значит, он не видел меня.

Я подвигала проволоку и повернула ее влево. Как будто его смазали маслом сегодня утром, язычок плавно отскочил. Я открыла дверь и вошла, тихо закрыв ее за собой. Времени запирать за собой замок изнутри не было. Кроме того, кто бы ни поднимался за мной по лестнице, у него наверняка есть ключ.

Я оказалась в месте, темном, словно погреб с углем. Узкие окошки закончились на верхушке лестницы.

Шаги остановились за дверью. Я бесшумно отступила в сторону и прижалась к каменной стене.

— Кто здесь? — спросил голос. — Кто это?

Ключ вставили в замок, щеколда щелкнула, дверь открылась, и внутрь просунул голову мужчина.

Луч света из его фонарика метнулся туда-сюда, осветив переплетение стремянок, уходивших вверх в темноту. Он посветил на каждую лестницу, проводя лучом вверх, ступенька за ступенькой, пока свет не затерялся в черноте высоко вверху.

Я не шевелила ни единым мускулом, даже веком. Боковым зрением я видела силуэт мужчины в открытой двери — с седыми волосами и устрашающими усами. Он был так близко, что я могла дотянуться до него рукой.

Повисла пауза длиной в вечность.

— Опять чертовы крысы, — наконец он пробормотал себе под нос, и дверь захлопнулась, оставив меня в темноте. Послышался звон ключей, и замок закрылся.

Я была заперта.

Полагаю, мне следовало закричать, но я не стала. Я не чувствовала себя в ловушке. На самом деле я начинала получать удовольствие.

Я знала, что могу попробовать снова открыть замок, прокрасться вниз по лестнице, но вполне вероятно попасть прямо в лапы привратнику.

Поскольку я не могла оставаться здесь вечно, единственным другим вариантом был путь наверх. Вытянув руки, как лунатик, я медленно переставляла ноги, пока не коснулась пальцами ближайшей лестницы, которую я видела в луче фонаря, — и начала взбираться вверх.

Не так уж сложно подниматься по лестнице в темноте. Во многих отношениях предпочтительно видеть бездну, которая под тобой. Но по мере того как я карабкалась, мои глаза все больше привыкали к темноте — или полумраку. Крошечные щели в камне и дереве пропускали лучики света там и сям, и вскоре я была в состоянии рассмотреть общие очертания лестницы, черное на черном в сером свете башни.

Ступеньки кончились внезапно, и я оказалась на маленькой деревянной платформе, словно моряк на рангоуте. Слева от меня еще одна лестница вела вверх во мрак.

Я потрясла ее как следует, и хотя она пугающе скрипела, казалась довольно прочной. Я глубоко вдохнула, шагнула на нижнюю ступеньку и продолжила карабкаться.

Через минуту я добралась до ее верха и меньшей, менее устойчивой платформы. Еще одна лестница, на этот раз более узкая и тонкая, чем другие, тревожно задрожала, когда я поставила на нее ногу и со скрипом начала свое медленное восхождение. На полпути я стала считать ступеньки:

— Десять (примерно)… одиннадцать… двенадцать… тринадцать…

Моя голова ударилась обо что-то, и какой-то миг я видела только искры перед глазами. Я вцепилась в ступеньки изо всех сил, голова болела, словно взорвавшаяся дыня, хрупкая лестница дрожала в руках, словно натянутая тетива. Такое чувство, словно меня оскальпировали.

Протянув руку и пощупав над ушибленной головой, я наткнулась пальцами на деревянную ручку. Я толкнула ее из последних сил, и дверь подалась.

Пулей я выскочила на крышу башни, моргая, словно сова на ярком солнечном свете. От квадратной