– Экономка, – ответила Сьюзан.

– Понятно, – хмыкнул я. – Вижу, угловые помещения вам по душе.

Велорикши свернули к реке. С посеребренной луной поверхности воды дул приятный ветерок и отдавал бог знает чем, но если зажать нос, все было очень красиво. По берегам царила темнота – такими я их помнил во время войны. И ни одного моста.

– Все такая же дикость, – заметил я Сьюзан.

– Там тысячи акров цветочных плантаций – орхидеи и всякие экзотические растения. Каждый раз, когда я засыпаю, я брежу о дочерних компаниях и супермаркетах, а просыпаясь, выглядываю в окно, и там все в цветах – цвет частной собственности.

Я посмотрел на нее и, догадавшись, что она меня разыгрывала, улыбнулся, давая понять, что ей это удалось.

Велорикши миновали небольшой квартал и свернули на север, на улицу Нгуенхюэ, которая вела к 'Рексу' и шла параллельно Донгхой. И хотя казалась шире, тоже была забита людьми и транспортом.

– Круг по часовой стрелке, – объяснили Сьюзан. – К реке по Донгхой, по реке и обратно по Нгуенхюэ на Лелой. И снова на Донгхой. Парад на всю ночь.

– Хотите сказать, что я все это услышу из своего номера?

– Только до рассвета. А потом все стихнет – минут на десять, до часа пик.

– Так это вы выбрали для меня 'Рекс'?

– Я. Потому что он ближе всего от моего дома.

– Понятно.

– И еще мне нравится ресторан на крыше. И нравится танцевать.

Мы свернули на Лелой и поехали на восток.

– Молодежь называет этот круг 'чай лонг ронг' – жить по-быстрому, – продолжала Сьюзан.

– Мы ни разу не превысили скорость пешехода.

– Не я придумываю названия. Я только перевожу. Это словно круиз – жизнь на быстрой тропе. Метафора, а не истинная физическая скорость.

– У меня проблемы с образностью. Время обеда.

Сьюзан что-то сказала велорикше, и мы поехали дальше. Через пять минут мы оказались перед массивным зданием, которое мне напомнило французскую оперу, а сейчас было, как объяснила Сьюзан, народным театром, хотя я не очень понял, что это значило. По одной стене театра располагалось уличное кафе. За столиками сидели европейцы и прилично одетые вьетнамцы – мужчины и женщины.

Мы покинули наших велорикш, и Сьюзан настояла, что расплачиваться будет она – доллар за себя и два за меня. Несвойственная ей щедрость. Но мне стало неудобно, и я дал ребятам еще по доллару.

Им захотелось обменяться рукопожатиями, и мы долго трясли друг другу руки. А затем велорикша Сьюзан – тот, что в другой жизни летал на реактивном истребителе, – что-то сказал.

– Он говорит, что его жене и детям четыре года назад разрешили эмигрировать в Америку, – перевела Сьюзан. – А ему нет, потому что он был офицером южновьетнамских ВВС. Но в соответствии с... мы называем это Регулярной программой выездов, американцы ведут переговоры с Ханоем, и он рассчитывает получить разрешение в будущем году.

– Скажите, что я желаю ему удачи, – попросил я.

В ответ вьетнамец что-то сказал.

– Он благодарит Америку за то, что она поддерживает его семью. Его родные неплохо живут. В Лос- Анджелесе. И помогают ему деньгами.

– Что ж... надеюсь, все будет хорошо.

Мой велорикша – пехотный капитан – ничего не добавил. И у меня сложилось впечатление, что его покинула всякая надежда.

Мы вошли в маленькое уличное кафе, которое, судя по небольшой вывеске, называлось 'Ку-бар'. Оно занимало часть театрального здания и отличалось минимализмом, вроде тех, где обычно околачиваются шикарные вашингтонские яппи[42].

Была там и внутренняя часть – со столиками, баром и фресками на стене, похожими на живопись Караваджо, но трудноразличимыми из-за плотного сигаретного дыма.

Официантка-вьетнамка в черно-белой униформе поздоровалась со Сьюзан по-английски:

– Добрый вечер, мисс Сьюзан. А где сегодня мистер Билл?

Я обрадовался возможности поговорить на родном языке и поспешил ответить:

– Стирает свой принстонский свитер, но скоро будет.

– Ах вот как... Прекрасно... Значит, столик на троих?

– На двоих.

Сьюзан не стала ничего объяснять.

Вьетнамка указала нам на столик у перил, на котором горела масляная лампа. Сьюзан заказала калифорнийское шардонне, а я попросил 'Дьюарз'[43]. Судя по всему, ни моя, ни ее просьба не вызвали ни малейшего замешательства.