– Он спрашивает, не хотим ли мы остановиться поснимать?

– В следующий раз.

– Все останавливаются. Нам тоже надо. Будет выглядеть не так подозрительно.

– Хорошо. Пусть тормозит.

Кам вплотную притерся к обрыву, под которым в море выступал завершавший склон горы небольшой полуостров.

– Фотографируй и давай отсюда сматываться, – сказал я Сьюзан. А сам не сводил глаз с полицейских, которые околачивались у стоявших на другой стороне дороги джипов. Они поглядывали на машины с туристами, но им было явно лень переходить мостовую. Однако мало ли что могло взбрести им в голову.

На 'ниссан' налетели не меньше двадцати подростков и стали совать в окна глупые, никому не нужные сувениры.

У некоторых были алюминиевые оригами[64] вертолетов «хью», и я поразился, насколько точно выполнены модели – ведь американцы ушли отсюда почти тридцать лет назад.

Один подросток стукнул в окно жестянкой, и я увидел, что на боку вертолетика красовалась прекрасно нарисованная черной и желтой краской эмблема Первой воздушно-кавалерийской дивизии.

– Это как раз для меня, – пробормотал я и, слегка опустив стекло, начал торговаться. Мы оба держали вертолетик, пока я не отдал доллар – прямо как во время сделки с наркоторговцем. После чего я поднял стекло и бросил Каму: – Ку-ди.

Он включил передачу, и мы начали спуск.

– Ну как, тебе нравится игрушка? – спросила Сьюзан.

– Когда-то здесь было таких полно. – Я повел рукой, изображая полет вертолета, а губами издал звук летящей ракеты и вслед за ним перестук пулемета Гэтлинга.

Мистер Кам рассмеялся, но как-то уж очень нервно.

– С тобой все в порядке? – поинтересовалась Сьюзан.

– Да. Иду на посадку. – Я завалил вертушку в пике и приземлил на приборную панель.

Кам и Сьюзан притихли. Мне нравится немного поидиотничать.

Перевал оправдал свое название: облака висели над дорогой и препятствовали хорошей видимости. Поднялся ветер, начался дождь. Кам включил стеклоочистители и зажег фары.

Мы продолжали спуск. Дождь стал сильнее, порывы ветра сотрясали 'ниссан'. Шофер как будто встревожился. Уж если вьетнамский шофер беспокоится, его круглоглазым братьям не грех прийти в ужас.

Движение в оба направления было небольшим, но вполне достаточным, чтобы сделать наш спуск еще более предательским. И вот через пятнадцать минут мы оказались у подножия. Облака поредели, дождь и ветер поутихли.

– Ветер дует с северо-востока, – объяснила Сьюзан. – Здесь его называют китайским. Зима не лучшее время, чтобы путешествовать по стране.

На уровне моря от самого берега до горной гряды на западе простиралась широкая плоская долина.

– Мы покинули древнюю империю чамьо и находимся в провинции Хюэ, – продолжала урок Сьюзан. – Здесь люди более сдержанные и не такие открытые, как там, откуда мы приехали.

– Значит, эти горы нечто вроде линии Мэйсона – Диксона[65]?

– Вроде того.

Я посмотрел вверх: насколько хватало глаз, небо набухло, над головой нависали серые облака. Земля тоже казалась серой и мокрой. Даже растения выглядели бесцветными и недоразвитыми.

Я помнил этот зимний пейзаж, помнил запах пропитанного угольной гарью влажного воздуха – здесь в каждой хижине горел очажок, не бог весть какое спасение от холодного, мокрого ветра.

Мы уже ехали по равнине. Справа от дороги нам попалась убогая бамбуковая хижина, в дверях стоял крестьянин, курил и смотрел на дождь. Я успел заметить, какое бесстрастное у него лицо, и что-то понял о жизни людей в этом крае: их удел – работа от восхода до заката, потом дом, где ждет приготовленная на открытом огне пища, а затем – постель.

И еще – пиявки, ножная гниль, паразиты в доме и вши в волосах.

И еще – всякие войны. Когда они случаются, первыми забирают крестьян, и они первыми умирают. Правда, впервые в жизни в приличной одежде и с оружием, которое стоит столько, сколько они на рисовых полях не зарабатывают и за два года.

Я замечал все это давно, но понял только сейчас. И еще понял, почему столько крестьян вступили в ряды вьетконговцев – они надеялись, что после победы их жизнь станет лучше. Но, как выразился мой приятель-француз в самолете, 'чем больше перемен, тем больше все остается как прежде'.

Небо еще сильнее посерело, дождь падал на перепаханные под пар черные рисовые поля, и вся местность казалась мертвой и опустевшей.

Канун Тета. Я вспомнил такой же день много лет назад. Тогда я проводил его в наскоро сооруженном бункере у подножия холмов на западе Куангчи – неподалеку отсюда. Шел дождь. Я курил сигарету и смотрел, как с ветвей падали капли, но не так, как замеченный мной крестьянин. Серая сырость проникала в грязные бункеры и в наши души.

Мы еще не знали, что через несколько часов начнется сражение, которое продлится очень долго – целый кровавый месяц. К концу месяца Хюэ и Куангчи будут лежать в руинах, мешки для тел станут