наметили.

Вера сходила в другую комнату за мобильником и вернулась к Таське. Отключив в телефоне звук, она написала Саше сообщение о том, что запланированную встречу придется перенести в связи с болезнью ее дочери. Ответ пришел почти сразу: «Ничего страшного. Встретимся в другой раз». Вера чуть не расплакалась. Вот как все просто: в другой раз… ничего страшного… Конечно, что ему об этом беспокоиться! Даже при наличии Киры он человек свободный, а вот она… Она изворачивается ужом, а потом все рушится… А ему, видите ли, ничего страшного…

Вере вдруг захотелось забиться в истерике, подобной Таськиной. Пусть-ка вокруг нее все побегают! А она будет кричать, плакать, сбрасывать на пол вещи, бить посуду. Ей очень хочется что-нибудь разбить, сломать, порвать, разрушить! Она устала жить во лжи, которая ей совсем не свойственна! Она замучилась жить с человеком, которого то ли разлюбила, то ли и не любила никогда! Она с трудом удерживает брезгливую дрожь, когда Андрей к ней прикасается! А Забелину хоть бы что! Он добровольно прикасается к двум женщинам по очереди! Иногда в одни сутки имеет интим с обеими с перерывом всего в несколько часов! И ведь никто не заставляет! Он сам этого хочет! Может быть, он все же не любит ее, Веру? Просто, как мужчина, не в силах отказаться от тех ласк, которые она ему предоставляет? Все мужчины любят секс. Он для них на первом месте. А в связи с ограниченным временем у Забелина с ней в основном секс и есть! Конечно, они с ним разговаривают, что-то обсуждают и даже, как казалось Вере, сроднились не только телами, но и душами, но… Скорее всего, она все выдумала про души. Ей хочется, чтобы так было, а на самом деле она для Забелина всего лишь сексуальный объект, а Кира… А кто же Кира? Как это – кто? Он же говорил: почти жена…

Нет… не может такого быть, чтобы Саша ее не любил… Нельзя так притворяться… Да за такую игру, если она присутствует, надо давать театральную премию «Маска»… Кажется, так называется… А может быть, ему нравится лицедействовать? Все какое-то разнообразие… Нет! Нет! И еще раз нет! Она, Вера, драматизирует ситуацию, потому что сидит здесь возле Таськи, с которой неизвестно что случилось, и нервничает. На кухне расположился мужчина, который ей больше не нужен, но не знает об этом, а потому сегодня же ночью, даже не спрашивая, хочет она или нет, будет навязывать ей секс. А тот мужчина, который один только и нужен, наверняка отправится к своей Кире, поскольку Вера его от себя освободила. Он ведь настроился на интим. Пропадать, что ли, настрою?!

Вера крутила в пальцах телефон, не в силах отложить, потому что только он сейчас связывал ее с Сашей. Чем дольше она будет заниматься своими детьми, тем больше времени Забелин проведет времени с Кирой. И это время будет работать против нее, Веры. Она не может этого допустить.

Вера посмотрела на мирно спящую дочь, на лице которой не было никаких признаков даже малейшего волнения, и послала Саше эсэмэску, в которой писала, что дочери лучше и что встреча в воскресенье все же вполне возможна. Забелин ответил односложно: «Понял». Вера написала снова: «Постараюсь приехать к тебе часа в четыре». «Хорошо», – ответил Саша.

* * * На следующий день выяснилось, что Вера была права. Тася, решив сделать Соболеву приятное, явилась к нему домой сюрпризом. Он долго не хотел впускать ее в квартиру, и она конечно же поняла, в чем дело. Прямо спросила, права ли в том, что заподозрила. Соболев отпираться и не подумал.

– Ты представляешь, он мне стал говорить, что та девчонка… ну… в постели… это, дескать, ерунда… что жениться он собирается на мне… а она… ну эта, с которой он сейчас проводит время… так… просто… баловство… что ей это надо больше, чем ему… что он пожалел влюбленную дурочку… – Тася, рассказывая это Вере, кусала губы, чтобы опять не расплакаться. Это стоило ей огромных усилий. Ее пальцы крутили ушко черной маленькой подушки с улыбающимся смайликом, вышитым на одной ее стороне золотистыми нитками. Казалось, будто смайлик вместо улыбки корчит гнусные злые рожи.

– Может быть, все так и есть, – осторожно произнесла Вера.

– Что так и есть?! – вскинулась Тася, отбросив от себя подушку.

– Ну… что эта девчонка ничего для него не значит…

– Мама! Ну что ты такое говоришь?! Разве можно делить постель с кем-то, кто для тебя ничего не значит?! Это же нонсенс!!! Невозможно!!!

Вера сразу не нашла что ответить дочери. Не могла же она признаться, что ее мучают такие же сомнения. Еще можно было бы сказать, что мужчины полигамны то ли по природе своей, то ли потому, что общество это им внушило. Но разве эти слова могут послужить утешением для дочери, если они и саму Веру-то не утешают.

– Может быть, он где-то выпил лишнего, – выдержав длинную паузу, начала говорить Вера, – а девчонка сама пристала. Сейчас таких сколько угодно… Твой Юра, возможно, сейчас очень жалеет, что поддался слабости. А перед тобой просто держал фасон: мол, я мужчина, а потому не стану оправдываться…

– Мама! – Тася опять дернулась, и губы ее запрыгали. – Он почти не пьет! Так… слегка… Он не по пьяни… Просто потому, что так захотел… с другой… когда есть я… А мне о любви твердил… Говорил, что я единственная, кого он по-настоящему любил в своей жизни… что так, как со мной, у него ни с кем не было… Как теперь верить им, мама?!

Последнее предложение Тася выкрикнула, и Вера почувствовала, что покрылась испариной. Да… Все они, оказывается, говорят одно и то же, только уши развешивай… Она ведь и сама развесила…

Вера не стала ничего говорить, просто прижала голову дочери к своей груди и опять принялась гладить ее по волосам. У нее не было для Таси слов утешения. Хотела было сказать, что не все мужчины одинаковые, и привести в пример отца, но потом раздумала. Чужая душа – потемки. Таська вчера кричала, что и он наверняка изменяет матери. Конечно же у нее нет доказательств, просто решила свалить все в одну кучу. На самом деле и у Андрея вполне могут быть какие-то шашни на стороне, о которых она, Вера, и не догадывается. Вполне возможно, что он приходит домой так поздно вовсе не потому, что много работы.

Пока дочка плакала, Вера раздумывала, как отнесется к тому, если откроется, что и у Андрея есть другая женщина. В конце концов поняла, что это ее заденет лишь слегка, а по большому счету она только порадуется за мужа. Она, Вера, больше не любит его.

Таська вдруг упокоилась и посмотрела на мать злыми глазами. Вера отпрянула, поскольку решила, что уничтожающий взгляд предназначался ей, которая ничем не смогла утешить, но дочь начала говорить о другом:

– Ну ничего-о-о! Он думает, что я к нему приползу и буду умолять о любви! Не дождется! Не на ту напал! Это он еще ко мне приползет, а я… а я… А я вытру о него ноги, мама!!! Не найдется больше на этом свете мужчины, который сможет унизить меня! – Помолчав, Тася продолжила уже совсем другим тоном, спокойным и будничным: – И ты за меня не бойся. Я не собираюсь накладывать на себя руки. Я даже плакать больше не буду. Нет больше слез! Все. Всего лишь закончился очередной этап в моей жизни, не правда ли?

Вера согласно закивала, поглаживая ее уже по плечу.

– Конечно же… Конечно… Это всего лишь этап… – приговаривала она, – но не нужно делать неправильных выводов, девочка моя. Все еще у тебя будет по-другому! Как говорится, какие твои годы! Будет и на твоей улице праздник! Вот увидишь!

Всю субботу и утро воскресенья Тася выглядела спокойной и умиротворенной. Она разгребала завалы в своей комнате, пылесосила и даже вымыла окно, хотя оно в этом не очень еще и нуждалось. Она явно собиралась начать новую жизнь. Вера видела, что в куче хлама, который дочь решила вынести на помойку, поблескивала полированными боками дорогая шкатулка красного дерева, которую подарил ей Соболев. В ней наверняка лежали те кольца, серьги и цепочки, которыми ее радовал Юрий Михайлович. Сейчас на Тасе, как в былые времена, не было никаких украшений.

Вера не посмела предложить дочери оставить шкатулку у себя. Пусть поступает как считает нужным. Если найдет в себе силы простить Соболева, он купит ей золота еще на большую сумму. Не бедный. Впрочем, возможно, Юрка и не нуждается в прощении. Наигрался Таськой. В таком случае его шкатулке самое место на помойке. Пусть кому-то, кто ее найдет, повезет. Хотя… говорят ведь, что нельзя носить чужие кольца, цепочки… иначе взвалишь на себя чужие беды. Вера искренне желает, чтобы эти украшения как-нибудь освободились от Таськиной беды и никому не принесли зла!

Когда Вера окончательно убедилась в том, что дочь в порядке, стала соображать, под каким предлогом