знать. А как, по-твоему, она живет? Где берет деньги? Она не из состоятельной семьи.
Чарли выдавил из себя смешок, но смеяться больше не стал. Уж больно воинственно выглядел Питер, который не собирался останавливаться и говорил как заведенный.
– Может быть, нужно признать, что тихо и незаметно Кэт Энн Мерфи вносит и свою лепту в жизнь этого города. И нам надо проявить хотя бы небольшое сочувствие по отношению к ней. Она парализована и никогда больше не сможет ходить. Это женщина, и совсем не старая, но у которой и раньше почти не было шансов найти себе мужа, а теперь и подавно. И сейчас она стоит перед фактом жить в будущем прикованной к инвалидной коляске. И сразу же возникает много вопросов: как она доберется до дома? Как она станет передвигаться по комнатам, если даже и попадет внутрь? Как ей, бедной, забираться в ванную и вылезать из нее? Как ходить по магазинам за покупками? Ты можешь представить себе, какое отчаяние она испытывает, лежа целый день в кровати и непрестанно задавая себе эти самые вопросы?
– Слушай, ты говоришь так, словно баллотируешься в члены сената, – произнес Чарли, стараясь спустить дело на тормозах.
Питер протестующе поднял руку.
– Господи, да ведь это всего-навсего проявление элементарной порядочности. Ведь у женщины и до катастрофы жизнь была не сахар, а будет еще хуже. Вот ты, например, что бы делал в ее положении?
– Скорее всего, пришел бы домой и разнес себе череп из пистолета.
– Именно, – выдохнул из себя Питер. Над столом повисло тягостное молчание… – Знаешь, – немного погодя негромко произнес он, – одна из моих подруг сделала нечто вроде этого, потому что люди вокруг нее, включая и меня, не воспринимали серьезно ее жизненные трудности. – Голос Питера начал снова набирать силу. – Поэтому я не позволю, чтобы подобное повторилось.
Чарли успокаивающе помахал рукой.
– Хорошо, хорошо. Я тебе верю.
– Да уж, поверь, пожалуйста. Насколько я знаю, мои ухаживания за Кэт Энн Мерфи отнюдь не свидетельствуют о том, что я неудачник. Наоборот, это значит, что я человек с характером! И у меня есть душа, есть сочувствие к несчастным. И можешь сказать этой самой сестре жены Дьюка, что если она хочет сохранить работу, то пусть следит за тем, чтобы Кэт Энн ни в чем не имела недостатка. Я лично прослежу!
– Хорошо, дорогой Пит, успокойся. – Чарли в смущении оглянулся по сторонам. – Итак, ты придешь к нам на обед в день Благодарения? Или смоешься куда-нибудь?
– Я останусь в городе. – В голове у Питера что-то творилось. – Останусь и приведу с собой на праздник Кэт Энн. Ей не помешает на несколько часов оказаться вне стен госпиталя и пообщаться с людьми.
Чарли потерял дар речи. Затем он посмотрел на Питера, как на сумасшедшего, и тихо, успокаивающим тоном произнес:
– Как тебе будет угодно, дорогой Питер, как тебе будет угодно.
Энджи опустилась в кресло у окна и застегнула ремень безопасности. Бен, занявший кресло рядом с ней, сделал то же самое. Энджи посмотрела ему в глаза, а он взял ее за руку.
– Прекрасные каникулы у нас получились, – негромко произнес Бен.
– М-м-м-м-м.
– Как в молодости?
Энджи обдумала его слова.
– Немного похоже. Только еще лучше. Если бы такое происходило с нами чаще.
Он кивнул и, опустив голову, стал рассматривать ее руки.
– Как видно, ты не очень-то торопишься домой, правда? – спросила мужа Энджи. Она заметила, что он часами размышлял на эту тему. Ясно, что с ней ему хорошо. Это льстило ее самолюбию и возбуждало Энджи. Но все-таки, между ними еще сохранялась какая-то недоговоренность.
Бен пожал плечами.
– Я испытываю противоречивые чувства по поводу нашего возвращения.
Потом он замолчал, но Энджи хотелось ясности.
– Продолжай. Расскажи мне про эти самые противоречивые чувства.
Еще до поездки они пообещали друг другу ничего не скрывать, а рассказывать все, что лежит на сердце. Обещание было дано не в разгар страсти, а обдуманно и на трезвую голову, хотя, честно говоря, во время каникул проявления страсти со стороны супругов было предостаточно.
– Мы провели незабываемые дни, – заметил Бен. – Я боюсь, что, когда мы вернемся в Таккер, все скоро забудется, и мы вернемся к привычной рутинной жизни.
– Если ты понимаешь, что нас ждет дома надоевшая тебе рутина, то в твоих силах постараться ее избежать.
– Я бы с удовольствием, только, клянусь жизнью, не знаю, как это сделать. Как воевать со скукой в крохотном городишке, где и делать-то особенно нечего?
– Я лично собираюсь бывать дома почаще.
– Значит, мы будем скучать вдвоем. – Он пристально взглянул на жену. – Я никого не хотел задеть своим замечанием, Энджи, но обдумай мои слова. Таккер есть Таккер. Мы можем часами разговаривать, заниматься любовью, устраивать романтические обеды при свечах, но Таккер все равно останется Таккером. И ничего, кроме того, что я тебе перечислил, мы с этим сделать не сможем.
– Тогда мы станем чаще выезжать в другие места.
– Для того, чтобы заполнять паузы, – не реже трех раз в месяц, – попыталась найти компромисс Энджи.
Она не позволит ему так легко сдаться. Особенно после этих чудесных каникул, которые они провели вместе. Они на удивление успешно продвинулись навстречу друг другу.
– Мы будем заранее планировать, куда ехать, так, чтобы это было интересно обоим, или заниматься тем, чем нам захочется. Само предвкушение интересной поездки – уже очень много.
Бен закачал головой.
– Возможно, я употребил неверное слово «скука». Мне просто нужно встречаться с людьми – самыми разными людьми, – только обязательно интересными. В Таккере таких просто нет. – На этот раз Бен говорил удивительно четко и ясно, словно только сейчас, наконец, он нашел единственно верные слова. Резюме прозвучало удивительно кратко:
– Я скучаю по Нью-Йорку.
– Мы вернемся туда вместе с нашими родными на праздники в честь дня Благодарения.
– Я не об этом. Я говорю о работе.
Энджи знала, куда клонит Бен. Временами ей казалось, что она знала это с самого начала, только предпочитала не думать об этом. Так ей было удобнее.
– Очень важно быть там, где кипит настоящая жизнь, – постарался объяснить свою точку зрения Бен. – Как здорово находиться в гуще живого дела, где работают телефаксы, постоянно звонят телефоны, проходят собрания и конференции.
По салону прошла стюардесса, проверяя, все ли пассажиры застегнули ремни. Бен подождал, пока она прошла мимо, а затем негромко добавил:
– Когда ты училась в медицинском институте и проходила в Нью-Йорке практику, все это у меня было. Было это и тогда, когда родился Дуги. Но когда же мы переехали в Таккер, я лишился всего.
Энджи почувствовала, что у нее внутри все сжимается.
– Ты хочешь сказать, что не прочь вернуться назад? Бен поднял глаза к потолку салона.
– Я говорю тебе, что скучаю по Нью-Йорку. Если бы у нас была хоть малейшая возможность изменить жизнь, то да, я бы вернулся в Нью-Йорк. – Он опять бросил на нее внимательный взгляд, пытаясь понять, какое впечатление произвели на жену его слова. Потом он снова принялся изучать ее руки, покрутил обручальное кольцо у нее на пальце. – Но у тебя в Таккере практика.
Напряжение у Энджи все копилось: за каких-то два месяца основы, на которых зижделась ее жизнь, стали рушиться. Ее жизнь могла кардинально измениться.
– Твою практику не унесешь в кармане, как я могу унести свои карандаши и фломастеры, – продолжал Бен, на этот раз выдвигая возражения против только что сформулированной им же точки зрения. – Ты прочно обосновалась в Таккере. Ты знаешь людей, более того, ты их любишь.
