– Не знаю. Я не была в операционной. В любом случае он был слишком маленький, чтобы походить на кого бы то ни было.

Джилл скривила рот.

– У меня болит живот.

– Это потому, что тебе сделали разрез. Ребенка извлекли с помощью кесарева сечения. Но ты не волнуйся – скоро все заживет.

– Только мой ребенок жить не будет.

– У тебя родится новый. Когда ты поправишься.

Джилл опустила голову, и ее глаза наполнились слезами. Она закрыла их, но слезы все равно текли сквозь сомкнутые ресницы.

Пейдж дала девушке выплакаться, а потом та снова задремала – действие наркоза все еще продолжало сказываться. Когда она пробудилась, Пейдж вызвала санитара, который отвез больную в ее палату.

Там уже находилась Джейн и отец Джилл, который не разговаривал с ней с тех самых пор, когда она созналась в своей беременности. Очевидно, Джейн успела позвонить ему и сообщить, что ребенка не будет.

Как только Джилл переложили с каталки на кровать и укрыли одеялом, он нагнулся над дочерью и позвал ее:

– Джилл, ты слышишь меня? Это я, твой отец. Джилл с трудом распахнула веки, увидела отца и снова заплакала.

– Все в порядке, милая, – сказал он, завладев ее рукой и ласково похлопывая по ней своей ладонью. – Ты скоро поправишься. Не беспокойся ни о чем.

Пейдж невольно подошла к нему поближе. Если бы от него хоть самую малость пахло спиртным, она вызвала бы Нормана Фитча и потребовала, чтобы он немедленно удалил его из палаты. Но на этот раз она ничего не унюхала. Тогда она коснулась плеча Джилл и тихо сказала:

– Я еду домой, дорогая. Твои родители побудут с тобой некоторое время, а я навещу тебя утром, как только приду в больницу. Если у тебя возникнут проблемы, скажи дежурной сестре, чтобы она позвонила мне от твоего имени. Ладно?

Джилл кивнула.

Пейдж пошла к выходу, подумав, что Фрэнк Стикли – отец Джилл – сильно напомнил ей Томаса О'Нейла. И тот, и другой были упрямы и свои взгляды на жизнь рассматривали как единственно приемлемые. И Фрэнк, и Том были в состоянии отказаться от своего ребенка, если тот поступал не так, как должно, по их мнению.

Да, Джилл будет трудно забыть, что ее отец не захотел ее видеть и разговаривать с ней. Сейчас, возможно, она будет рада примирению, но забыть о поступке отца она не сможет никогда. И этот негативный элемент жизненного опыта ей придется носить в душе до самой смерти.

Отвергнутый человек не забывает, что его отвергли. Когда он счастлив, воспоминание об этом затуманивается, уходит в долговременную память, но стоит судьбе перемениться, как память мгновенно возвращается вновь, и ее негативное воздействие способно полностью лишить человека воли к жизни и способности сопротивляться трудностям. Именно это и произошло с Марой – Пейдж нисколько в этом не сомневалась. Отвергнутый человек – то же самое, что человек неудачливый. Неважно, намеренно Мара лишила себя жизни, или это произошло случайно. Главное, она лишилась способности к сопротивлению, как принято говорить в боксе, не могла больше держать удар.

Вернувшись домой и склонившись над колыбелькой Сами, Пейдж задумалась, а вдруг самой главной ценностью в жизни человека и в самом деле являются дети? Они продолжение и воплощение своих родителей, гарант их бессмертия. По крайней мере, для Мары ребенок являлся основой существования, обращением к миру, в котором говорилось: «Я достойна жить на земле, потому что в состоянии воспитать ребенка». Джилл, которая в силу своей молодости еще была не в состоянии оценить подобное утверждение умом, интуитивно чувствовала то же самое. А что же она сама, Пейдж? Для нее главной жизненной ценностью всегда была работа.

Но она явственно вдруг поняла, что одной работы для полноценной жизни, пожалуй, недостаточно.

На следующее утро Питер первым приехал в лечебный корпус и сразу же начал осмотр больных, по мере того как они появлялись в его кабинете. Он чувствовал себя хорошо, как никогда, несмотря на вчерашний звонок Энджи. Она поставила его в известность, что берет отгулы в пятницу и понедельник. Это означало, что Питеру придется работать вместо нее, хотя у него и были другие планы. Впрочем, он мог позволить себе быть щедрым. Энджи и Бен переживали трудный период, и маленький отпуск пойдет им на пользу: в этом Питер был абсолютно уверен.

К счастью, хотя с утра у его кабинета выстроилась довольно большая очередь простуженных, чихавших и кашлявших, после полдника поток больных почти прекратился, и в пять часов он уже закончил работу. Выйдя из лечебного корпуса, он пересек дорогу в приемный покой и направился к входу в больницу, ступая по мокрой грязи, которая еще совсем недавно была чистым белым снегом. Однако Питер не расстроился по этому поводу. Он чувствовал себя полным сил и энергии.

Питер вел журнал наблюдений за жертвами катастрофы, которым он оказал первую помощь в тот злополучный день, когда в кинотеатре обвалился балкон. Каждый день все большее число пострадавших выписывали домой, и в больнице оставались теперь только тяжелые больные. Это означало, что люди, в наибольшей степени нуждавшиеся в помощи, могли получать ее во все возрастающих объемах. Работа приобрела, так сказать, сугубо индивидуальный характер.

Питер навестил каждого из оставшихся в больнице, приберегая Кэт Энн напоследок. Когда он добрался до ее палаты, она как раз пыталась обедать, поднося нетвердой рукой ложку ко рту. С минуту он стоял в дверях, наблюдая за ее манипуляциями.

В палате осталось всего двое пациентов: Кэт Энн и еще одна женщина, у кровати которой посетители, казалось, никогда не иссякали. Зато Кэт Энн не навещал никто, поэтому Питер старался выкроить для нее немного дополнительного времени всякий раз, когда приходил ее навестить. Другой причиной его пристального внимания к этой женщине было то, что он ясно представлял ее будущее. Питеру было ужасно жаль несчастную.

– Посмотри, кто пришел, – услышал Питер знакомый голос, и две девичьи руки заключили его в объятия со спины и сошлись замком у него на груди.

– Ведь это мой любимый доктор!

Питер снял руки и оглянулся: в коридоре стояла группка девушек из Маунт-Корта, а рядом с ним Джули Энджел. Девушки захихикали и побежали дальше по коридору, но Джули осталась на месте.

– Не слишком прилично ведешь себя, Джули, – сказал он.

Джули откровенно улыбнулась ему, всем своим видом показывая, что не видит в собственном поведении ничего особенно неприличного.

– Вы сегодня такой душка, такой сексуальный мужчина. Скажите мне, что вы обо мне вспоминали…

– Увы, это не так. А что ты здесь делаешь? Джули кокетливо одернула на себе белый халатик.

– Разве вы не видите? Я здесь работаю.

Хотя на Джули был белый халат, Питер не поверил ей. Джули вполне могла его просто стащить.

– Угу, – многозначительно хмыкнул он в ответ.

– Но это правда. Несколько наших девчонок здесь работают и помогают обслуживать больных. Если бы не каникулы, многие из наших ребят наверняка отправились бы на концерт.

– Значит, вас, как говорится, Бог уберег?

– Выходит, что так. – Джули кивком головы указала на Кэт Энн. – Она наконец пообедала? Я дважды заходила в палату, чтобы взять поднос, но она такая медлите-е-е-льная.

– И есть отчего, – наставительно произнес Питер. – У нее проблемы с двигательной системой. Уж если ты и в самом деле хочешь помогать, то для начала нарезала бы на кусочки то, что находится у нее на тарелке. Или бы просто посидела рядом с ней – ведь у нее нет никаких родственников. Она лежит здесь день за днем совершенно одна. Ты могла бы ей составить компанию.

Джули посмотрела на Кэт Энн с некоторым беспокойством.

– Вы серьезно? О чем, интересно, мне с ней разговаривать? У нас с ней нет ничего общего.

– Почему?