Мы должны действовать со всей возможной осмотрительностью. Запомните это и напомните своим людям, чтобы они не выдвигали необоснованных обвинений, не имея веских доказательств. Неоспоримых доказательств. Мы не имеем права рисковать, особенно сейчас, когда все предводители гугенотов собрались в столице. Десять тысяч их приспешников стоят у стен города. Если они поднимутся против нас, разразится новая война. И мы не можем быть уверены, что выйдем из нее победителями.

— Они не посмеют! — возмутился король. — Или вы думаете, они решатся на открытый мятеж против своего короля? Неужели вы и вправду полагаете, что наши друзья протестанты откажутся повиноваться моим приказам?

— Откуда нам знать, что они будут повиноваться, сир? Признаться, я очень боюсь как раз обратного, потому что противостоять им мы не в силах. Их слишком много. Меня постоянно терзает вопрос: на что им столько войска? У них уже более десяти тысяч в предместьях Парижа, а они снова набирают рекрутов. Зачем? Неужели боятся за свою жизнь? Или хотят отомстить за это злосчастное покушение? Разве слова короля им не достаточно, чтобы чувствовать себя в безопасности?

Король задумчиво молчал. Екатерина заметила, что ее стрела попала в цель. Карл не выносил, когда под сомнение ставилось его королевское слово. В его душе уже зародилось мучительное подозрение.

— Вам об этом уже доложили? — непринужденно спросила королева.

— Нет, сударыня, — устало ответил Карл IX. — Вы всегда осведомлены обо всем лучше меня.

— Полагаю, вам пора распорядиться, чтобы эти сведения проверили. Если они подтвердятся, нам придется действовать, и немедленно.

— Я сейчас же отдам приказ, сударыня. Благодарю вас за заботу о благе Франции. Не представляю себе, как бы я обходился без ваших мудрых советов.

Екатерина не ответила. Она снова задумалась. Что на самом деле известно Карлу? Она едва слушала сына. Нужно вызвать его на откровенность. Известие о том, что гугеноты собирают новые войска, кажется, застало его врасплох. Но не исключено, что он притворяется. Хотя вообще-то он выглядел скорее как человек, которому открылось нечто совершенно неожиданное. Предложить ему проверить сведения герцогини де Немур — неплохая идея. Таким образом Карл сможет удовлетворить свои королевские амбиции, сделав вид, что это его собственная инициатива. Нужно только найти способ скомпрометировать непосредственно адмирала. Доказать со всей очевидностью, что Колиньи обманывал короля, пользуясь его дружбой. Это будет удар без промаха. Карл придет в неописуемую ярость, убедившись в обмане и предательстве. И если у него не останется сомнений, без колебаний принесет в жертву своего нового друга. На это можно смело рассчитывать даже при том, что ход мыслей Карла не всегда предсказуем. Екатерина прекрасно понимала, что сын и слушать не станет того, кто попытается бросить тень на адмирала. Если только речь не пойдет о предательстве.

Беседу матери и сына прервали три коротких стука в дверь опочивальни. На пороге появился старший дворецкий короля, сообщивший, что три советника ее величества королевы — господин Гонди, хранитель королевской печати Бираг и господин Таванн — умоляют ее величество срочно принять их по чрезвычайно важному делу. Досадуя на это неуместное вмешательство, Екатерина тем не менее приказала немедленно впустить советников, даже не спрашивая согласия короля. Карл, обычно крайне щепетильный в вопросах этикета, настолько привык к властным повадкам матери, что давно перестал обращать внимание на подобные тонкости. Кроме того, если уж ее советники осмелились прервать разговор короля с матерью, значит, они действительно собираются сообщить нечто очень важное.

Представ перед их величествами и произнеся все положенные почтительные приветствия, придворные замялись, не зная, к кому им обращаться: сперва к королю, как того требовал этикет, или сразу к королеве, которой, собственно, и предназначалось их сообщение. Их глаза нерешительно перебегали с жалкого подобия монарха, все еще неодетого, на Екатерину, выглядевшую, как всегда, безупречно. Отсутствующий взгляд Карла подсказывал, что он только что получил очередной нагоняй от матери. Наконец, Екатерина вывела их из затруднения нетерпеливым вопросом:

— Господа, что это за срочное дело, ради которого вы осмелились помешать беседе короля с его матерью? Хотелось бы надеяться, что у вас действительно сведения исключительной важности.

Ее жесткий, надменный тон выражал недовольство. Королева-мать не терпела, когда ее прерывают, тем более придворные. И они это знали. Если они дерзнули нарушить это правило, значит, речь идет о деле государственной важности. Это подтверждало и присутствие хранителя печати.

Ответил Гоиди, один из ее протеже, пользовавшийся наибольшим доверием у королевы:

— Именно так, ваше величество.

— В таком случае говорите, сударь, — потребовала королева. — Не заставляйте нас ждать.

Гонди перевел взгляд с прямо стоящей королевы-матери на короля, который опустился в кресло и молча наблюдал эту сцену. Он и рад был бы вмешаться, но не знал как. Мать не давала ему вставить даже словечка. Она одна всегда была в центре внимания. Он почувствовал мимолетный укол зависти к ее способности постоянно притягивать к себе все взгляды. Но тотчас же мрачные мысли сменились отрадными. Он должен благодарить судьбу за такую мать. Ни у кого нет такого острого ума, такой силы, такого величия. Каждое ее движение исполнено подлинного королевского достоинства. Она живое воплощение власти, само совершенство. Никто, как она, не умеет одним своим обликом поразить до глубины души, внушить почтение и трепет. Она настоящая королева. Он снова почувствовал, как его переполняет восхищение, чувство, которое он испытывал по отношению к ней всю жизнь. Да, его мать — воистину необыкновенная женщина. Он гордился ею.

— Дело в том, что… — начал Гонди, который не мог забыть, что в присутствии короля в первую очередь следует обращаться к нему, и все еще не решивший, кому именно он адресует свои слова. Но Карл IX выглядел таким беспомощным в своем кресле, таким безразличным… Конечно, непозволительно игнорировать его присутствие, обращаясь сразу к королеве-матери. Но это она взглядом повелевала ему говорить. Это она, как всегда, направляла разговор в нужное русло. В конце концов он решил смотреть на них по очереди, словно обращаясь к обоим монархам одновременно.

— Гонди, — не вытерпела королева, пронзая его взглядом, — извольте перейти к делу. Сообщайте ваши срочные известия.

— Господа Граммон и Бушаван, только что покинувшие дом адмирала Колиньи, донесли господам Бирагу и Таванну, а также мне лично о речах, произносимых адмиралом и его людьми против вашего величества, — выпалил тот на одном дыхании.

— О каких еще речах? — Король подскочил, словно под ним внезапно загорелось кресло, от его расслабленности не осталось и следа. — Что они говорили, господин Гонди? Расскажите-ка мне!

Он произнес эти слова тоном капризного ребенка. Как смеют эти плебеи клеветать на его друга Колиньи!

— Господа Бушаван и Граммон заверили нас, — продолжал Гонди, сам напуганный тем, что собирается сказать, — что в доме адмирала готовится заговор.

— Заговор? — не веря своим ушам, переспросил Карл.

— Да, ваше величество, — ответил Гонди, глядя ему прямо в глаза, — мы уверены в этом. Господа Бушаван и Граммон клянутся жизнью, что адмирал Колиньи и его сподвижники собирают новые войска помимо тех, что, как известно вашему величеству, уже стоят под стенами города. Они собираются напасть на Лувр, убить ваше величество, ее величество королеву-мать и вашего брата герцога Анжуйского. По их плану ваше место на троне должен занять король Наварр-ский, исповедующий ту же религию, что и они. Судя по всему, он обещал гугенотам заменить католическую веру протестантской.

Гонди говорил скороговоркой, ни разу не переведя дух. Он страшился гнева короля, но знал, что может рассчитывать на безоговорочную поддержку королевы-матери. Только поэтому он рискнул раскрыть перед королем заговор во всей полноте. Как и следовало ожидать, Карл IX тут же вышел из себя.

— Неправда! — вскричал он в бешенстве. — Этого не может быть! — Перекошенное лицо монарха побагровело от ярости. — Адмирал не мог говорить такого, не мог произносить такие ужасные вещи! Адмирал — мой друг! Никогда, никогда не посмеет он предать меня! Вы лжец, господин Гонди! Я сию же минуту прикажу вырвать вам язык за эту ложь!

Пока Карл IX срывал злость на советниках, Екатерина молча наблюдала за ним. Ей стоило неимоверных усилий скрыть свое презрение к безвольному сыну. Она всей душой ненавидела эти сцены, однако держала себя в руках. Ей не впервой было справляться с подобными выходками Карла. Пусть пока