лояльны к государству, а само государство слишком погрузилось в хаос, чтобы навязывать терпимость или порядок отдаленным и неразвитым районам, где жизнь стала равно рискованной и ужасной для всех наций. По сей день тамошние курды и потомки армян рассказывают одинаково жуткие истории друг о друге; вероятно, самая распространенная — как приходилось маскировать девочек под мальчиков, а женщин под мужчин. Армянских партизан вооружала щедрая благотворительность российских армян и подзуживала Великобритания, чьи политики рассчитали, что независимое армянское государство станет превосходным буфером для сдерживания русских.

Различные партии годами жили в ожесточенной междоусобице, предсказуемо сопровождавшейся пропитанной ненавистью литературой, что неизбежно разъединяло народности, веками жившие бок о бок. Империя проводила официальную политику «оттоманизации», и все нации наделялись равными правами, свободами и обязанностями. Последние включали в себя и военную службу, от которой любой мог отбояриться, лишь уплатив особый налог. В результате имперскую армию заполонили рекруты из бедных семей, которые не желали служить, но не осилили пошлину. И поэтому в османской армии было много армян, мечтавших о независимом армянском государстве.

Первый шаг к великой трагедии армянского народа был сделан во время боев на восточном фронте, когда под предводительством Гаро Пастермаджяна, депутата законодательного собрания Эрзурума, большинство офицеров и солдат-армян 3-й Армии перешли на сторону русских и вместе с ними сеяли на своем пути грабеж и разорение в мусульманских деревнях.

Оттоманы, кипя негодованием от столь подлой измены, вывели всех оставшихся армян из состава 3-й Армии и отправили их в трудовые батальоны, где условия были так тяжелы, что поднялась волна дезертирства. Вскоре в османском тылу появились бродячие банды «вольных стрелков», иногда с русскими командирами, и не важно, как их называть — террористами, бандитами или борцами за свободу, поскольку они легко совмещали все три ипостаси. Эти отряды обрывали телеграфные линии и взрывали мосты, атаковали колонны с боеприпасами и провизией, а также караваны с ранеными, шедшие с передовой. Успеху набегов на курдские и черкесские деревни весьма способствовало то обстоятельство, что всех трудоспособных мужчин призвали в армию.

2 мая 1915 года Энвер-паша отправил министру внутренних дел Талат-бею роковую телеграмму, предлагая единственный, на его взгляд, способ управиться с нестерпимой ситуацией — выдворить всех армян из османского тыла, а вместо них заселить мусульманских беженцев из разных концов страны. В последующие месяцы эта политика стала претворяться в жизнь, ее сопровождали многочисленные директивы Стамбула избегать дурного обращения с людьми. Имущество семей планировалось продать с торгов, а по прибытии переселенцев к новому месту жительства выдать им деньги на обустройство.

Политика выдворения и компенсации казалась очевидным решением проблемы, но правительство не могло уследить за реально происходящим в весьма удаленных местах, где практически отсутствовали системы связи, управления и контроля. Ни надлежащей организации, ни транспорта, ни медицинской помощи, ни провизии, ни денег, ни сострадания. Изгнанники в беспорядочных колоннах становились жертвами эпидемий, умирали от жажды, изнеможения и голода, превращались в легкую мишень для бандитов и мстительных жестоких конвоиров, считавших армян предателями. Поскольку регулярные части находились на фронте, в конвойные войска набирали диких невежественных курдов, имевших все основания презирать и ненавидеть тех, кого сопровождали.

Невозможно подсчитать, сколько армян погибло в этих маршах смерти. В 1915 году называлась цифра в 300 000 человек, но с тех пор она постепенно увеличивалась благодаря усилиям рассерженных пропагандистов. Спорить, сколько погибло, 300 000 или 2 000 000 — в известной степени неуместно и бестактно, поскольку обе цифры достаточно велики и в равной степени ужасны, а страдания отдельной жертвы в ее движении к смерти в обоих случаях неизмеримы.

Иногда утверждают, что Талат-бей намеренно затеял истребление армян, о чем не знали остальные члены правительства. Пусть об этом спорят другие. Но вот что действительно странно: многих армян депортировали из районов, которые не являлись армейским тылом, — похоже, проявляли инициативу местные губернаторы.

Этим только и объясняется появление в Эскибахче отряда конвоиров, прибывшего, чтобы выдворить немногих обитавших там армян, включая единственного нашего знакомца Левона Крикоряна, известного под прозвищем «хитрюга», — аптекаря, мужа Гадар и отца трех дочерей.

С тех пор как стало известно, что армянские банды успешно затеяли гражданскую войну в тылу частей на русском фронте, семье Крикорян приходилось мириться с легкими оскорблениями. Порой Левон слышал, как ему вслед ворчали «ватан хаини»[64], а как-то раз ночью в ставни бросали камни. Аптекарь и его домовницы распереживались и встревожились, но пока еще не испугались.

Поначалу жандармов озадачило появление на площади верхового отряда вооруженных людей гнусной наружности, прервавших пожизненную игру в нарды. Размахивая приказом губернатора, который вообще-то никто не мог прочесть, конвоиры с непривычным выговором потребовали указать местоположение квартала предателей. Жандармы, впечатленные официальным видом печатей и росчерков, наконец сообразили, что под предателями подразумеваются армяне, и препроводили конвойных к симпатичным просторным домам по одной стороне улочки, поднимавшейся по склону холма.

Дальнейшее не выглядело особо зловещим. Солдаты слонялись по площади, а их сержант в сопровождении жандарма прошел по домам и известил обитателей, что в интересах Султана-халифа и собственной безопасности им предстоит переезд. На рассвете надлежит собраться на площади, взяв с собой лишь самое ценное, что можно продать для облегчения обустройства на новом месте. Необходимо также составить полный перечень оставленного имущества, дабы по прибытии получить компенсацию вещами равной стоимости.

Неожиданная новость оглушила людей, и реальность происходящего дошла не сразу.

— Мы не можем все бросить, — сказала жена аптекаря Гадар. — С какой стати нам уезжать? Какая еще безопасность? Нас здесь никто не тронет.

— Идти далеко? — спросила Ануш, а ее сестры пожелали узнать, куда они переезжают: в Телмессос или еще какое столь же милое местечко? Девушки были типичными армянками: белая кожа, прекрасные черные волосы и густые брови. Они обещали превратиться в красавиц, сохраняющих прелесть, пока снисходительное время одаривает их своей условной милостью.

Левон отправился разузнать, что происходит, и нашел на площади других отцов семейств, обеспокоенных теми же вопросами. Увидев солдат, аптекарь побледнел и в тревоге поспешил домой. Он увел жену в дальнюю комнату и сказал:

— Дело плохо, Гадар. За нами прислали курдов. Курдов, представляешь? Бог его знает, откуда они взялись! В наших краях их нет. Не к добру это, ой, не к добру!

— Курды! Господь и святители, спасите нас! Курды!

— Девочкам не говори, не надо их тревожить.

— Муж, нам нельзя идти с курдами. В яме со змеями и то лучше. Надо бежать, пока есть время!

— Куда бежать? У них бумага, где нам обещана защита. — Левон сам не верил своим словам, но хотел успокоить жену. — Подписано губернатором.

— Кто нас теперь защитит? Все предателями кличут. Никому мы больше не нужны!

— Успокойся, Гадар, успокойся.

— Как я могу успокоиться? А девочки? С ними-то что будет? Ответь!

Левон в глубине души понимал, что она права, и не находил убедительного ответа.

— Я отлучусь ненадолго, — сказал он. — А вы с девочками собирайтесь.

Взяв на кухне склянку оливкового масла и плошку, Левон поднялся на заросший кустарником холм, пройдя мимо ликийских гробниц, где анахоретствовал Пес. У саркофага святого аптекарь встал на колени и горячо помолился, прося защиты, а потом вылил масло в дырочку на крышке. Снова опустившись на колени, он подставил плошку под нижнюю дырку, откуда масло неспешно вытекало, омыв святые кости. Левон мазнул себе лоб и направился домой, намереваясь помазать жену и дочерей. Закупоренную склянку он спрятал в поясе.

По меркам многих, семья Левона считалась зажиточной, но на деле добра оказалось немного. Собрав все, хозяева сели на мужской половине, не зная, что теперь делать и о чем говорить. Некоторое время