Я позволил письму выскользнуть из рук и упасть мне на колени. Лихорадка оказалась намного более страшной и затяжной, чем когда-либо ранее, и я только-только начал поправляться. Сегодня был первый день, когда я сумел одеться, и сейчас сидел у холодного камина в мягком кресле, как называют его в Бельгии. Рядом со мной стоял протез, а окна были наглухо закрыты, чтобы предотвратить доступ Fair mauvais,[41] как говорила мадам Пермеке. Действительно, судя по свинцово-серому небу и неистребимой вони большого города, проникавшей в мою комнату даже сквозь столь мощные оборонительные заслоны, она имела некоторые основания для того, чтобы называть воздух Брюсселя «плохим». Напротив, описание жизни в Шато де л’Аббайе, сделанное миссис Барклай, выглядело достаточно соблазнительным.

Я снова взял письмо в руки. До сих пор мне доводилось видеть ее почерк лишь на записках, сопровождавших щедрые посылки с фруктами или вином. Она писала очень красиво и разборчиво, в отличие от сестры, но мне почему-то показалось, что своей правильностью ее почерк напоминает тетрадь гувернантки, которая только учится правильно читать и писать по-английски. Мисс Дурвард, напротив, имела обыкновение писать торопливо и иногда небрежно, принося все и всяческие красивости в жертву содержанию. Я перечитал письмо еще раз и положил его поверх двух записок от Катрийн, потому что, хотя ради ее же блага я и запретил ей появляться у меня, Катрийн тоже слала мне свои наилучшие пожелания. Насколько я мог судить, она частенько второпях писала их в перерывах между актами. Получал я и небольшие передачи со сладостями и цветами, но здесь уже чувствовалась рука кузины Элоизы.

Собственно, только мысль о Катрийн удержала меня оттого, чтобы немедленно принять предложение миссис Барклай. У меня, естественно, были в Брюсселе друзья и знакомые, но никто из них, кроме нее, не был способен удержать меня здесь, хотя мне было сделано подобное предложение. Мои размышления прервал стук в дверь, вслед за которым в комнату вошла мадам Пермеке с подносом в руках.

– Ваш обед, месье.

Она с шумом поставила его на стол возле меня и отступила на шаг, спрятав руки под фартуком. На лице у нее было написано ожидание.

Запах тушеной баранины, поднимавшийся от тарелки, показался мне чересчур резким, и я отпил глоток лимонада, также принесенного Мейке.

– Благодарю вас, мадам Пермеке.

– Вам письмо, месье.

Я узнал почерк Катрийн на обратной стороне листка бумаги и поспешно взял его в руки. Но прежде чем я успел сломать печать, мадам Пермеке откашлялась и продолжила:

– Кстати, месье… То есть я хотела сказать, что Пермеке и я… Словом, мы надеемся, что вы наймете прислугу… э-э… в том случае, если соблаговолите остаться здесь, разумеется. Мы с радостью ухаживали за вами, пока вы неважно себя чувствовали, и вы, должна сказать, щедро вознаградили нас за это. Но я не могу уделять вам столько внимания, как прежде. Да это и не входит в мои обязанности, честно-то говоря. Я уже не так молода, а моя помощница Мари-Анж отправляется к сестре помогать собрать урожай… – Она умолкла, скорее для того, чтобы перевести дух, нежели потому, что исчерпала все доводы.

– Разумеется, мадам Пермеке. Я немедленно займусь этим. Впрочем, может случиться так, что на несколько недель я отправлюсь погостить к своим друзьям в Экс.

– О, глоток свежего деревенского воздуха пойдет вам на пользу. Иногда мне кажется, что лучше бы я осталась в своем местечке От Фанье и не позволила Пермеке уговорить себя. В большом городе женщина быстро перестает быть женщиной. Но он истинный горожанин и никак не мог взять в толк, что я собираюсь делать среди холмов и коров. Как быть с комнатами, месье, вы хотите оставить их за собой? В противном случае я должна буду уведомить владельца, что вы съезжаете.

– О да, думаю, я оставлю их за собой. То есть если все-таки решусь уехать.

– Очень хорошо. А сейчас пообедайте.