Температура в тени на борту парохода «Мантола», ползущего на юг к Порт-Судану, равнялась 49 °C. Ветер дул в направлении, совпадающем с курсом нашего судна и с той же скоростью. Поэтому на палубе не чувствовалось ни малейшего движений воздуха. Трижды за первые сутки корабль разворачивали против ветра так, чтобы хоть какой-то воздух продул иллюминаторы и попал трубку. Толку от этих маневров не было, и даже загорелые крепыши со своими сухощавыми женами заметно поутихли. Как и я, они развалились в креслах под навесом, хватая ртом воздух, а пот струился по их лицам и шеям и капал на дощатую палубу. В такую жару даже читать не оставалось сил.

На второй день в Красном море «Мантола» прошла совсем близко от итальянского судна, которое, как и мы, направлялось на юг. Между нами оставалось метров двести, не больше, и мы увидели, что на его палубах полным-полно женщин! Наверное, несколько тысяч, и ни одного мужчины. Я глазам своим не верил.

— Что бы это значило? — спросил я у одного из судовых офицеров, стоявшего возле меня у поручней. — Почему там одни девушки?

— Это для итальянских солдат, — пояснил он.

— Каких итальянских солдат?

— Тех, что в Абиссинии, — ответил он. — Муссолини задумал покорить Абиссинию и послал туда войска численностью сто тысяч человек. А теперь везут итальянок, чтобы порадовать солдат.

— Вы меня разыгрываете.

— Девушек везут партиями, — продолжал офицер. — По девочке каждому рядовому, по две — каждому полковнику и по три для генералов.

— Ладно вам смеяться, — не верил я.

— Это в самом деле военный, — сказал он. — Там идет страшная бессмысленная и война, и все солдаты ее ненавидят. Им осточертело убивать несчастных абиссинцев. Поэтому Муссолини и шлет им девочек тысячами, чтобы поднять боевой дух.

Я помахал девушкам, и примерно две тысячи рук помахали мне в ответ. Настроение у них казалось очень приподнятым. Интересно, подумал я, надолго ли хватит им этой бодрости.

Наконец наша «Мантола» добралась до Момбасы. Там меня встретил представитель «Шелл Компани», который сказал, что я должен следовать дальше вдоль побережья в Дар-эс-Салам, что в Танганьике (теперь это — Танзания).

— Поплывете на судне берегового флота, которое называется «Думра», — сообщил он, — Через сутки будете на месте. Вот ваш билет.

Я перебрался на «Думру», которая отчалила в тот же день. Вечером мы зашли в Занзибар, где воздух напоен сладковатым пряным ароматом гвоздики. Я стоял у борта, держался за поручни и, глядя на старинный арабский город, думал, как же мне повезло — я бесплатно посещаю все эти сказочные места, а в конце пути меня ждет хорошая работа.

Мы вышли из Занзибара в полночь, и я лег спать в своей крошечной каюте с мыслью, что завтра мое путешествие завершится.

Когда я проснулся на следующее утро, судовые двигатели уже не работали. Я соскочил с койки и приник к иллюминатору. Впервые я видел Дар-эс-Салам и никогда это не забуду. Мы бросили якорь посреди обширной; подернутой рябью мелких волн иссиня-черной лагуны, окруженной со всех сторон бледно- желтыми песчаными пляжами, почти белыми. Волнорезы взбегали на песок, на берегах росли кокосовые пальмы в шляпках из больших зеленых листов и казуарины, немыслимо стройные, высокие и такие красивые, что дух захватывало от вида изящных серо-зеленых крон. А сразу за казуаринами раскинулись, как мне показалось, джунгли с невероятным переплетением темно-зеленых деревьев и богатой игрой теней и почти наверняка кишащие, сказал я себе, носорогами, львами и всяческим прочим злобным и страшным зверьем. Слева виднелся город Дар-эс-Салам, белые, желтые и розовые домики, между домишек я разглядел острый шпиль церкви и купол мечети, а вдоль набережной выстроилась шеренга акаций, усыпанных багряными цветами. Нам навстречу спешила флотилия каноэ, и чернокожие гребцы распевали причудливые песни.

Этот изумительный тропический вид сквозь стекло иллюминатора навсегда отпечатался в моей памяти. Все казалось мне чудесным, прекрасным и волнующим.

Таким и оставалось до конца моего пребывания в Танганьике. Мне нравилось там абсолютно все. Не было ни сложенных зонтов, ни котелков, ни мрачных серых костюмов, и ни разу мне не пришлось ездить поездом или автобусом.

Делами «Шелл Компани» на всей этой обширной территории управляли всего трое молодых людей, а я был младше всех и по возрасту, и по должности. Если мы не находились «в пути», то жили в великолепном большом доме компании, взгромоздившемся на утес на окраине Дар-эс-Салама, и жили мы там, как короли.

Домашняя челядь наша состояла из повара-туземца, любовно именуемого Пигга, то есть «Поросенок», потому что на суахили «повар» называется каким-то похожим словом. Был еще шамба-мальчик, то есть садовник, по имени Салиму; кроме того, каждому из нас полагался персональный слуга — «мальчик» или «бой». «Бой», по сути дела, был своего рода камердинером, да и вообще мастером на все руки. Он шил, чинил, стирал, гладил, чистил обувь, вытряхивал скорпионов из болотных сапог и становился вашим другом. Он заботился только о вас и знал все о вашей жизни и ваших привычках. Взамен вы заботились о нем, его женах (таковых было никак не менее двух) и его детях, которые жили на своей половине в вашем же доме.

Моего боя звали Мдишо. Он был из племени мванумвези, которое пользовалось большим почетом, потому что только племени мванумвези удалось победить исполинов масаи. Мдишо, высокий, стройный, с тихим голосом, был беззаветно предан мне, своему юному белому господину. Надеюсь и даже уверен, что я был не менее предан ему.

Приезжая на работу в Дар-эс-Салам, прежде всего необходимо было выучить суахили, иначе невозможно было общаться ни со своим боем, ни с другими местными жителями, потому что никто из них не знал ни слова по-английски.

В те мрачные имперские времена считалось неслыханной дерзостью, если черный человек понимал английский язык, не говоря уже об умении на нем разговаривать. В итоге никто из них даже не пытался выучить наш язык, так что нам самим приходилось учить суахили. Суахили — язык сравнительно простой, и с помощью суахили-английского словаря и учебника грамматики плюс немного упорной работы по вечерам вы через пару месяцев могли бегло говорить на нем. Потом нужно было сдать экзамен, и если вы сдавали его успешно, компания «Шелл» выплачивала вам сто фунтов премии, а в те времена это были очень большие деньги — ящик виски тогда стоил всего двенадцать фунтов.

Иногда я ездил на сафари, и Мдишо всегда сопровождал меня в таких поездках. Мы брали большой многоместный автомобиль компании и целый месяц колесили по всей Танганьике, по ее грязным дорогам с ухабами и рытвинами. Мы уезжали на запад страны к озеру Танганьика в центральной Африке и на юг к границам Ньясаленда, а оттуда двигались на восток в сторону Мозамбика.

Главной целью наших поездок было посещение клиентов компании «Шелл». Клиенты управляли алмазными копями и золотыми рудниками, плантациями сизаля, хлопковыми плантациями и еще бог знает чем, а моя работа заключалась в том, чтобы вовремя доставлять машинное масло и топливо для их оборудования. Работа не самая интеллектуальная или творческая, но, Бог мой, сколько для нее требовалось упорства и выдержки!

Такая жизнь мне очень нравилась. Я видел жирафа, который, ничуть не испугавшись, стоял у дороги