Мой поезд добрался до Лондона только к ночи. На Юстонском вокзале я закинул свои мешки на плечо и потащился по темным разрушенным улицам в сторону Вест-Энда. На Лестер-сквер я как-то умудрился отыскать в темноте маленькую невзрачную гостиницу. Войдя, я попросил у хозяйки разрешения позвонить по телефону. Форма Королевских ВВС и крылышки на кителе открывали все двери в Англии 1941 года. Битву за Англию выиграли истребители, а теперь уже и бомбардировщики наносили серьезный ущерб Германии. Администраторша поглядела на крылышки и сказала, что, разумеется, я могу воспользоваться ее телефоном.

Когда я взял в руки телефонную книгу Лондона, меня вдруг осенило. Я нашел имя своей сводной сестры, которая была замужем за биохимиком профессором А.А.Майлзом (тем самым, что курил козий табак, как это описано у меня в книге «Мальчик»). Они жили в Лондоне. Я нашел их номер и позвонил. Сестра подняла трубку, и я сообщил ей, что это я. Когда изумленные крики, наконец, смолкли, я спросил у нее, где моя мать и сестры. Они в графстве Бакингемшир, сказала она. Она сейчас же позвонит матери и сообщит ей эту сногсшибательную новость.

— Не надо, — остановил ее я. — Дай мне ее номер. Я сам ей позвоню.

Сестра продиктовала мне номер, и я записал его. Еще она сказала мне, что я могу у нее переночевать, и я записал ее адрес в Хэмпстеде.

— Попробуй поймать такси, — сказала она. — Если у тебя нет денег, мы расплатимся с водителем, когда ты приедешь.

Я согласился.

Потом позвонил матери.

— Алло, — сказал я. — Это ты, мама?

Она сразу узнала мой голос и замолчала, пытаясь справиться со своими чувствами. Мы не виделись три года и за все это время ни разу не разговаривали.

В те времена люди не могли звонить друг другу из дальних стран, как это делают сейчас. А три года — срок немалый, если ждешь единственного сына, который летает на самолетах-истребителях в Западной пустыне и в Греции.

Восемь месяцев назад на пороге своего коттеджа она увидела деревенского почтальона с желтым конвертом в руке. Все жены и матери жили в страхе, что однажды к ним в дверь постучится почтальон с таким письмом из военного ведомства. Многие не хотели даже открывать конверт. Они боялись прочитать лаконичное послание Министерства Обороны: «С прискорбием извещаем Вас о том, что ваш муж (или сын) погиб в бою», — и так далее. Они оставляли конверт на ночном столике — пусть откроет кто-то другой. Мать отложила конверт и стала ждать, когда вернется с работы одна из ее дочерей, которая водила грузовик. Тогда они вдвоем уселись на диване, моя сестра открыла конверт и развернула лист бумаги.

«С прискорбием извещаем вас, — было написано там, — что ваш сын ранен и находится в госпитале в Александрии».

Облегчение было невыносимым.

— Я бы что-нибудь выпила, — сказала тогда моя мать.

Сестра извлекла из буфета драгоценную бутылку, которую в те времена уже было невозможно купить, и они обе выпили по изрядной порции крепкого неразбавленного джина.

— Это действительно ты, Роальд? — прозвучал в трубке тихий голос матери.

— Я вернулся, — сказал я.

— Как ты?

— Нормально, — сказал я.

Наступила еще одна пауза, и я услышал, как она что-то шепчет одной из сестер, по-видимому, стоявшей рядом.

— Когда мы тебя увидим? — спросила она.

— Завтра, — сказал я. — Как только возьму билет на поезд. Я везу вам лимоны, лаймы и большие банки с мармеладом. — Я не знал, что еще сказать.

— Постарайся взять билет на утренний поезд.

— Так точно, — сказал я. — Саду на самый ранний поезд.

Я поблагодарил хозяйку гостиницы, которая слышала весь разговор, сидя радом с телефоном за маленьким столиком, вышел на улицу и попытался поймать такси. Я стоял в кромешной темноте у гостиницы на Лестер-сквер, и вдруг ко мне подошли пятеро солдат.

— Гляди-ка, офицер, будь он проклят! — крикнул один. — Сейчас мы его отделаем!

Меня окружили злобные пьяные физиономии, к моему лицу уже потянулись кулаки, как вдруг один заорал:

— Эй, стой! Это же ВВС! Он летчик! У него крылышки, зараза!

И они развернулись и растворились во мраке.

Меня потрясло, что толпа пьяных солдат рыщет по темным улицам Лондона в поисках офицера, которого можно избить.

Такси так и не появилось, и я снова взгромоздил свои неподъемные мешки на плечи и зашагал по направлению к Хэмпстеду. От Лестер-сквер путь неблизкий — даже без трех огромных мешков, — но я был молод, силен, возвращался домой и, если надо, готов был пройти и двести километров.

До дома сводной сестры я добрался часа через два. Она радостно встретила меня, я вручил ей в подарок немного лимонов, лаймов и мармелада, а потом с удовольствием рухнул на кровать.

Рано утром они меня отвезли на вокзал Марилебон, и я сел на поезд до Эйлсбери. Дорога заняла час с четвертью. В Эйлсбери я нашел автобус, который, как заверил меня водитель, проедет прямо через деревню Грендон-Андервуд. Всю дорогу я без конца спрашивал сидевшего рядом старика, когда мы подъедем к Грендон-Андервуду.

— Подъезжаем, — наконец сказал он. — Здесь нет ничего особенного. Несколько домиков и пивная.

Я заметил мать за сто метров. Она терпеливо стояла у калитки, дожидаясь автобуса, и я точно знал, что она стоит здесь уже часа два, с тех пор, как прошел самый первый автобус. Но что такое час или три по сравнению с трехлетним ожиданием?

Я жестом попросил водителя остановиться прямо у коттеджа и слетел со ступенек автобуса прямо в объятия матери.

unsavory по-английски — противный, отталкивающий