После того как эксперты закончили в кабинете, я сделал копии со всех бумаг Рори, хотя для этого пришлось подтянуть к фотокопировальному устройству кресло и сесть в него. А затем, прежде чем уехала полиция, я кое-как уговорил маму съездить в Галланах и сдать упакованные оригиналы на хранение в банк. Она вернулась с новым замком для кухонной двери. Увы, не удалось внушить маме мысль, что сейчас было бы очень полезно отдохнуть где-нибудь несколько деньков, например в Глазго. Когда она ненадолго вышла, я позвонил Дину Уотту и спросил, не желают ли они с Томасом Танком недельку пожить в Лохгайре. Танк, приятель Уоттов,– это тихий, спокойный парнишка двухметрового роста да метр поперек. Однажды я видел, как он нес пару шпал, по штуке на плечико, и даже не взопрел.

Джеймс, утром бывший в ужасе оттого, что из-за допроса пропустил два урока в школе, к четырем вернулся, лучась гордостью. Свое участие в ночных событиях (по моей версии, оно ограничилось высовыванием головы из спальни в коридор и беспрекословным подчинением маминому приказу вернуться и закрыть дверь) он, видимо, истолковал весьма вольно, так что в классе его сочли героем. Вероятно, речь шла о том, что Джеймс в одиночку расправился с отрядом ниндзя, ухитрившись при этом не разбудить меня и маму.

Я сказал маме насчет Дина и Танка, но она идею не одобрила, позвонила Дину и отказалась от запрошенной мною охраны. Ей было достаточно обещания полицейских несколько ночей присматривать за домом —будет приезжать патрульная машина. Меня это мало успокоило, однако я решил не спорить.

Наш сосед мистер Дохерти, восьмидесятилетний сморчок с седыми космами, прибыл к пяти часам с любимым дробовиком и намерением ночевать. «У меня-то самого тырить нечего, миссис Макхоун, я уж лучше присмотрю, чтобы вас и пацанов никто не обидел. Наши-то, лохгайрские, по домам не шалят, не иначе, из Глазго хулиганы заявились».

Мама его поблагодарила, но услуги ночного сторожа отвергла. Впрочем, совсем уж огорчать старика не решилась: попросила вставить новый замок.

Льюис, услышав по телефону о случившемся, хотел все бросить и приехать, но мама и его отговорила – мол, все уже в порядке.

Я от волнения не находил чем заняться. Додумался позвонить в замок и поведать миссис Макспадден о своих ночных приключениях. Имени Фергюса, естественно, не упоминал, но дважды сказал, что налетчик явился за бумагами Рори, а теперь они скопированы и хранятся в банке. «В банке? – переспросила она, едва не оглушив меня через телефон.– Это ты, Прентис, хорошо придумал».

Я справился насчет Фергюсова житья-бытья, миссис Макс ответила, что все у него хорошо, нынче с друзьями отправился на рыбалку.

Что удивительно, ночью я спал как убитый. Джеймс потом сказал, что дважды видел на подъездной дорожке огни фар. Мне надо было ехать на прием к доктору Файфу, но мама за руль сесть не позволила, сама меня повезла в Галланах. Зато доктор разрешил вечером вернуться в Глазго, с условием, что я поеду поездом и в сопровождении друзей.

Все же я еще одну ночь провел в Лохгайре и рано утром уехал на машине, прихватив скопированный архив Рори. Из Глазго рассказал об этом по телефону миссис Макспадден и узнал, что Фергюс собирается на днях ехать в Эдинбург. Тут меня укусила непонятно какая муха, и я брякнул о своем намерении через денек-другой пойти в полицию – мол, вспомнил некоторые подробности ночного нападения, но сначала должен сам кое-что проверить.

Я снова ездил в университет, сидел на лекциях, ходил, прихрамывая, из аудитории в аудиторию. И в понедельник, и во вторник болела ушибленная голова, но все равно я геройски набивал ее знаниями. Обязательно запирал на ночь дом миссис Иппот, закрывал все ставни. Каждый день трижды, а то и четырежды звонил маме. Она сказала, что Фергюс, узнав о происшествии, прислал ей громадный букет. А еще он звонил из Эдинбурга и советовал оснастить дом электронной охраной, он-де знает в Глазго фирму, где, если сослаться на него, дадут скидку. Ну, разве не милашка? Да, я совсем забыл: мама с Фергюсом все-таки приедут в пятницу в Глазго и пойдут в оперу. «А ты не надумал идти с нами, Прентис?»

Естественно, я сказал «нет».

Точно в трансе, я положил трубку. Мысли рождались во множестве и неслись вскачь, но совершенно в разные стороны, зачастую кружа и сталкиваясь лбами. Что происходит, мать вашу за ногу? И как я должен себя вести в этом кошмарном сне наяву?

Ну и, естественно, я следил за военными новостями, как и положено добропорядочному потребителю массовой информации.

А она была нашпигована цензурированными штампами. Читаешь ли ты газету, смотришь ли телевизор или слушаешь радио – обязательно наткнешься на ту или иную вариацию изречения «на войне первой гибнет правда». Как ни парадоксально, сей трюизм сделался пропагандистским орудием, подразумевая, что вояки, политики и журналисты на попрание правды в известных обстоятельствах не могут не смотреть сквозь пальцы. И, положа руку на сердце, подобные обстоятельства нередко складываются даже в самые что ни на есть мирные времена.

Я напряженно думал: как не допустить, чтобы в пятницу мама встретилась с Фергюсом? Может, сказаться больным? В принципе это несложно устроить и по-настоящему. Еще можно обнаружить в договоре об аренде пункт, по которому мне запрещено оставлять гостя на ночь. А еще может вырубиться электричество из-за сбоя в компьютере. Утечка газа. Серьезные повреждения несущих конструкций под тяжестью картин, зеркал и люстр. Да все, что угодно.

Во вторник около полудня я решил, что завязываю следить за войной, иначе история, которую я проживаю, помешает мне защитить диплом спеца по истории уже состоявшейся. Вечером во вторник позвонила Эш, я ей рассказал обо всем случившемся – и в замке, и в Лохгайре. Она не нашлась с дельным советом, сказала, что мне, наверное, следует обратиться в полицию. Приглушенным голосом добавила: у самой дела в последнее время не шибко ладятся, но подробнее она рассказывать не может.

Ее голос вызвал во мне бурю противоречивых чувств, наполнил воодушевлением и одновременно низверг в пучину отчаяния. Хотелось закричать: «Выслушай меня, женщина! Я в тебя, кажется, влюбился. Да, влюбился…» Иначе как этими выкриками выразить свои чувства я бы не смог, а потому и выражать не стал. Да и не был уверен на все сто, если честно. А и был бы уверен, вряд ли осмелился бы. Создалось впечатление, что не эти слова ей хочется услышать. У любого человека иногда возникает желание затихариться, пожить в мире простом и спокойном, остыть малость.

И вообще, разве не смешно, если какой-то чмошник вчера распускал перед тобой сопли и требовал сочувствия, а сегодня клянется в любви до гроба? Я бы на месте Эшли вряд ли поспешил связать с таким придурком свою судьбу.

Так что разговор получился не слишком связным. Под конец у меня у самого настроение упало до нуля.