Это была тетя Ильза. Два дня назад мы записали сообщение на ее автоответчике. Сама она находилась в Ладакхе – этому городу понадобились несколько международных аэропортов, большой железнодорожный вокзал и система восьмирядных автомагистралей, чтобы получить статус центра тамошних чертовых куличек.

– Тетя Ильза, это Прентис.

Последовала задержка – вероятно, сигнал проходил через наземную станцию спутниковой связи, расположенную где-то между Исламабадом и Улан-Батором. Помехи были сильные – как будто кричало множество людей и им вторил мул.

– Здравствуй, Прентис,– взревела тетя Ильза,– Как дела? Почему ты хотел, чтобы я позвонила?

«Может, она стероиды принимает,– подумалось мне,– и это сказывается на голосовых связках?»

– Я… Тут у нас…

– Алло?!

– Боюсь, у нас плохая новость…

– А? Что? Прентис, душечка, ты уж не молчи, пожалуйста, а то у нас тут несносный хозяин гостиницы…

– С папой беда.– Я решил: чем быстрее все выложу, тем дешевле отделаюсь.– С вашим братом Кеннетом. Он… Его больше нет. Погиб три дня назад.

– Господи боже! Как же это случилось? – протараторила тетя Ильза.

Я услышал крики. Мул, или тот, кого я принял за мула, похоже, решил откашляться.

– Мистер Гиббон! – взревела тетя Ильза.– Усмирите этого скота!

– Молния ударила,– ответил я.

– Молния? – вторила громом тетя Ильза. – Да.

– Иисусе! Где он был, на лодке? Или…

– Он…

– Ну конечно же гольф… У мистера… Алло? У мистера Гиббона был друг, так его в Марбелле убило молнией, прямо на поле для гольфа. Как раз в момент обратного удара. И клю…

– Нет, он…

– …Железная, конечно?

– …Полез…—сказал я.

– «Семерка», небось… Что?

– Он на церковь полез,– прокричал я. Послышались странные звуки – как будто на том конце линии завязалась драка.

– На крышу, и там…

– На церковь?! – изумилась тетя Ильза.

– Вот именно. Тетя Ильза, послушайте…

– Но как его угораздило забросить мяч на крышу церкви?

Я оскалил зубы и зарычал на телефон. Моя тетя – комик по призванию, хотя сама о том не подозревает.

– Что случилось, то случилось,– проговорил я самым спокойным тоном.– Завтра похороны. Мы, конечно, понимаем, что вам никак не приехать.

Некоторое время слышалась возня, а затем фортиссимо:

– Извини, Льюис, я сейчас вынуждена прекратить разговор…

– Прентис,– процедил я сквозь скрежещущие зубы.

– У нас як сбежал. Передай маме, что всеми мыслями мы с ней и…

Я посмотрел на запищавший телефон: не уверен, тетя, что у вас найдется хоть одна мыслишка для нас. И положил трубку, испытывая облегчение.

– Надо выпить,– сказал я себе и целеустремленно двинулся в гостиную.

В тот вечер, накануне похорон, Льюис показал себя парнем куда более здравомыслящим, чем его младший брат. Он ушел спать около трех ночи, оставив меня в гостиной наедине с виски. Я бы тоже мог отправиться баиньки, но предпочел допивать, унывать и вспоминать другой вечер с бутылкой на двоих, имевший место в этой же комнате больше года назад.

– Но это несправедливо!

– Прентис…

– И не надо мне говорить, что в жизни нет справедливости!

– Ну, подумай сам, сынок,– сказал папа, наклоняясь вперед в кресле и ладонями сжимая стакан.

Его взгляд уперся в мое лицо. Я опустил глаза, посмотрел на его отражение в стеклянной поверхности разделявшего нас низкого столика.

– Справедливость – это то, что зависит от нас. Это идея. Вселенная не может быть справедливой или