на которое можно только надеяться, если в музыкальном зале не окажется никого, кто мог бы ее узнать. Странно, но, осознав это, она почувствовала себя почти спокойно – отдала себя в руки судьбы. Теперь от нее уже ничего не зависело. Конечно, она могла уйти отсюда – уйти, даже не дожидаясь возвращения Лусиуса, – но знала, что не сделает этого.
Граф Эджком был бы разочарован, ее бабушки были бы расстроены и унижены, да и у самой Фрэнсис была причина, чтобы остаться, – сейчас оживала мечта всей ее жизни...
Виконт Синклер не ответил на ее вопрос о количестве приглашенных, но ему и не нужно было этого делать, Фрэнсис знала, что их должно быть много. Почему еще могли быть убраны перегородки между музыкальным и бальным залами? Сам по себе музыкальный зал был внушительных размеров и, вероятно, мог вместить несколько дюжин человек, но и он оказался недостаточно большим для сегодняшнего концерта.
И одним из приглашенных гостей должен быть лорд Хит. Как гордился бы ее отец, если бы мог знать об этом!
Певица, которая жила в ней, мечтая выступать перед публикой, жаждала петь сегодня вечером, невзирая на последствия.
Ведь художник, создавая полотно, не закрывает его потом простыней, чтобы никто не смог его увидеть. Писатель, который пишет книгу, не кладет ее на полку под другие книги, чтобы никто никогда не прочитал ее. Хозяин дома, как гласит библейская история, не ставит зажженную лампу под корзину, чтобы она не светила другим домочадцам.
Все годы, проведенные в школе мисс Мартин, Фрэнсис до конца не понимала, насколько подавляла свое естественное стремление петь ради того, чтобы другие ее слушали.
«Он научил меня дотягиваться до звезд и не соглашаться ни на что меньшее».
Папа!
Что ж, сегодня вечером она будет петь и для него, и для себя – а завтра соберет вещи и вернется в Бат.
Спустя двадцать минут, проведенных наедине с мрачными мыслями, Лусиус отправился в музыкальный зал, чтобы посмотреть, кто пришел, и постараться быть любезным с гостями. Войдя в комнату, Лусиус понял, что, по-видимому, пришли все, кого он пригласил, – и музыкальный, и бальный залы были заполнены, хотя на самом деле многие еще не расселись по местам, а прогуливались, создавая изрядный шум.
Поздоровавшись с бароном Хитом и его женой, Лусиус проводил их к местам в первом ряду, оставленным специально для них. Он обменялся приветствиями с несколькими друзьями и знакомыми и счел себя обязанным встретить леди Лайл и уверить ее в том, что она получит особое удовольствие от концерта, а когда леди несколько озадаченно посмотрела на него, улыбнулся ей и сказал, что довольно скоро она поймет, что он имел в виду.
Остальные исполнители уже прибыли, и слушатели начали занимать свои места. Ничего не могло быть хуже начинавшихся с опозданием концертов – пора было идти за Фрэнсис.
Возвращаясь обратно в гостиную, Лусиус подумал, что Фрэнсис снимет с него голову, когда увидит, сколько людей он пригласил. По какой-то причине, которой он не мог понять, три года назад она отказалась от своей мечты и теперь более чем неохотно снова возвращалась к ней.
«Самовлюбленный эгоист. Деспот. Интриган».
Что ж, Лусиус признавал, что полностью виновен, но, по его мнению, лучше быть самовлюбленным эгоистом, чем размазней. Он всегда встречал жизнь лицом к лицу и не собирался этого менять.
Фрэнсис стояла у окна спиной к комнате и смотрела в густой сумрак. Она держалась неестественно прямо, но когда повернулась при звуке открывшейся двери, Лусиус увидел, что выражение ее лица было спокойным и сдержанным.
– Мы идем? – спросил Лусиус.
Не говоря ни слова, Фрэнсис пересекла комнату и приняла предложенную ей руку.
Лусиус подумал, что, возможно, в последний раз идет куда-то с Фрэнсис Аллард. Он ей не нужен – или, вернее, она не будет с ним. И теперь он отказался от своих притязаний. После этого вечера Фрэнсис сделает окончательный выбор – в этом Лусиус не сомневался. Она может вернуться в Бат или отдать себя в руки Хита и сделать новую блистательную карьеру.
Во всяком случае, Лусиус устроил все так, чтобы она получила возможность выбора – и он больше не самовлюбленный эгоист. Если для того, чтобы доказать свою любовь к ней, ему придется отказаться от Фрэнсис, он так и сделает, хотя это будет самое трудное из всего, что ему когда-либо приходилось делать. Смирение никогда не входило в число его добродетелей.
Когда они подошли к музыкальному залу, Фрэнсис, остановившись на пороге, немного сжала его локоть.
– Ах, так вот что означает «несколько друзей», – тихо сказала она.
Лусиус не стал ничего говорить, а повел ее к пустому креслу в переднем ряду между креслами ее двоюродных бабушек.
– Ну разве это не удивительный сюрприз, дорогая? – спросила ее мисс Дрисколл, когда Фрэнсис села рядом с ней.
– Ты не слишком нервничаешь, моя милая? – поинтересовалась миссис Мелфорд.
Лусиус отошел, чтобы занять свое место по другую сторону центрального прохода, и отметил, что все уже расселись. При его появлении в зале воцарилась тишина, и он, снова встав, приветствовал всех и представил первого исполнителя, своего знакомого скрипача, который в прошедший год с успехом выступал в Вене и других городах Европы.
Его безукоризненное исполнение было тепло принято слушателями. Так же была встречена пианистка, последовавшая за ним, и арфистка, выступавшая после нее, но Лусиусу было трудно сосредоточиться. Следующей была очередь Фрэнсис.
Не совершил ли он непоправимую ошибку?
Лусиус не сомневался, что Фрэнсис будет великолепна, однако... Простит ли она его когда-нибудь?
Но, черт побери, кто-то же должен вывести ее из этого оцепенения! Лусиус поднялся, чтобы представить Фрэнсис.
– Мой дедушка, моя самая младшая из сестер и я несколько недель назад посетили званый вечер в Бате, на котором состоялись музыкальные выступления. И там во время этих выступлений мы в первый раз услышали голос, который мой дедушка продолжает называть самым великолепным сопрано из всех, которые он слышал за почти восемьдесят лет. Нам была оказана честь и дано право послушать этот голос. И сегодня вечером мы вместе с вами снова услышим его. Леди и джентльмены, мисс Фрэнсис Аллард.
Когда Фрэнсис встала, раздались вежливые аплодисменты, а Кэролайн заняла свое место у фортепьяно и раскрыла на пюпитре ноты.
Фрэнсис выглядела немного бледной и такой же сдержанной, какой была в гостиной. Она спокойно окинула взглядом слушателей, потом нагнула голову, на несколько мгновений прикрыв глаза, и в зале воцарилась тишина. Лусиус смотрел, как Фрэнсис медленно набрала в легкие воздух, потом выпустила его и, открыв глаза, кивнула Кэролайн.
Фрэнсис дерзко выбрала «Пусть сияет серафим» из «самсона» Генделя, сложный отрывок для трубы и сопрано – трубы, конечно, не было, а было только фортепьяно и голос Фрэнсис.
«Пусть лучезарный Серафим в огне, но ангелы уже подняли свои звучные трубы».
Фрэнсис пела и смотрела на слушателей. Она пела перед ними и для них, приобщая их всех к торжеству текста и великолепию музыки, и было очевидно, что для нее это не просто выступление. На этот раз – и впервые – Лусиус видел, как она поет, и ему стало ясно, что она глубоко погружена в мир музыки и создает его заново с каждой нотой, которую берет.
И в том мире он был вместе с ней.
На самом деле Лусиус ушел в него так далеко, что вздрогнул от неожиданности, когда после ее исполнения грянули громкие продолжительные аплодисменты. С опозданием он присоединился к ним, чувствуя, как его горло и грудь сжимаются от того, что могло быть только непролитыми слезами.
Сказать, что он гордился Фрэнсис, было бы неправдой. Он не имел права на подобные чувства. То, что он чувствовал, было... радостью. Он радовался за Фрэнсис, радовался тому, что сам оказался причастен к этому событию.
А потом с еще большим опозданием он осознал, что должен встать, дать пояснения и попросить спеть еще. Но делать этого не было необходимости. Аплодисменты стихли, как только Кэролайн зашуршала нотными листами, разворачивая их и ожидая сигнала, чтобы начать играть.
Фрэнсис запела «Я знаю, мой Спаситель жив».
То, что было истинным великолепием в первом отрывке, во втором вызывало неподдельную боль. Еще до того, как Фрэнсис закончила, Лусиус смахнул слезы, совершенно не стыдясь плакать на публике во время музыкального выступления. Фрэнсис спела это лучше, чем в предыдущий раз, если такое возможно. Но конечно, в предыдущий раз, чтобы послушать ее, ему приходилось бороться за то, чтобы его не отвлекали.
Еще до того как стихла последняя нота, Лусиус был на ногах, хотя зааплодировал не сразу – он смотрел на Фрэнсис, стройную, величественную и красивую, остававшуюся в мире музыки до тех пор, пока не замер последний звук.
В течение короткого мгновения между последним аккордом и первым звуком аплодисментов Лусиус, без всяких сомнений, понял, что Фрэнсис Аллард – это та женщина, которую он будет глубоко любить всю оставшуюся жизнь, даже если после этого вечера никогда больше ее не увидит. Вопреки всему и несмотря на все, в чем она обвиняла его раньше в гостиной, он не жалел о том, что сделал.
Ей-богу, не жалел и сделал бы это снова.
И Фрэнсис никогда не пожалеет. Безусловно, она никогда не сможет пожалеть об этом вечере.
Наконец Фрэнсис улыбнулась и, повернувшись, жестом указала на Кэролайн, которая на самом деле проделала огромную работу за фортепьяно. Они обе кланялись, а Лусиус стоял, улыбаясь им обеим, и чувствовал себя таким счастливым,
